Наталья отложила нож, которым резала овощи для ужина.
— Я не кричала. Я попросила её не трогать мои личные вещи. Твоя мать рылась в моём шкафу и решала, что мне носить, а что выбросить.
Денис потёр переносицу — жест усталости и раздражения.
— Ну и что такого? Она хотела помочь. Мама всегда была хозяйственной. Ты же знаешь, какая она. Могла бы просто сказать спасибо и…
— И что? — перебила его Наталья. — Позволить ей и дальше распоряжаться в моей жизни? Денис, она живёт у нас уже два месяца. Два месяца! Она обещала съехать через неделю, максимум две. Она переставляет мебель без спроса. Меняет моё меню. Критикует, как я убираюсь. А теперь ещё и лезет в мой шкаф!
— Наташа, она моя мать. Ей сейчас тяжело. Развод, новая жизнь. Ей нужна поддержка. Нужно быть терпимее.
— Терпимее? — Наталья почувствовала, как что-то внутри неё обрывается. — Я терпела два месяца. Я молчала, когда она сказала, что мой борщ недосоленный. Я не возражала, когда она передвинула все мои цветы, потому что «там им лучше». Я закрывала глаза на то, что она читает мои сообщения в телефоне, когда я выхожу из комнаты. Но это моя одежда, Денис. Мои личные вещи. Это граница, которую она не имела права переступать.
Он посмотрел на неё с недоумением.
— Ты преувеличиваешь. Читает твои сообщения? Откуда такие мысли?
— Потому что она спросила меня на прошлой неделе, кто такая Ирина, которая написала мне про встречу в субботу. Я Ирину при ней ни разу не упоминала. И телефон свой я никому не показываю.
В коридоре послышался шорох. Тамара Ивановна явно стояла за дверью и слушала. Она не стала скрываться. Вошла на кухню с видом оскорблённой невинности.
— Вот, Денис, слышишь? Она меня в шпионаже обвиняет! Я случайно увидела сообщение, когда мимо проходила! А она из мухи слона раздувает!
Наталья посмотрела на свекровь, потом на мужа. Денис стоял между ними, и она видела, как он мучительно выбирает сторону. Видела, как его лицо становится жёстким.
— Наташ, хватит уже. Мама права — ты преувеличиваешь. Нужно уметь прощать мелочи. Семья важнее всего.
Эти слова прозвучали как приговор. Наталья опустила руки и отступила на шаг. Она поняла. Он выбрал. Не её. Не их. Его мать.
— Понятно, — тихо сказала она. — Значит, семья.
Она вышла из кухни, прошла в комнату и закрыла дверь. Села на край кровати и долго смотрела в одну точку. Потом достала телефон и набрала номер матери.
— Мам, можно мне к тебе приехать? На несколько дней.
— Конечно, доченька. Что-то случилось?
— Да. Но не по телефону. Я завтра утром приеду.
Наталья положила трубку. Достала из шкафа небольшую дорожную сумку и начала собирать самое необходимое. Движения были чёткими, без суеты. Она не плакала. Слёзы кончились где-то на середине второго месяца, когда свекровь в очередной раз сказала, что «настоящая жена должна уметь готовить, как это делают в их семье».
Утром Наталья встала рано. Денис ещё спал. Тамара Ивановна тоже не появлялась. Она оставила короткую записку на кухонном столе: «Уехала к родителям. Вернусь, когда твоя мать съедет. Или не вернусь вообще.»
Три дня она провела у матери. Три дня тишины, своего пространства и возможности думать. Денис звонил раз в день. Говорил дежурные фразы: «Когда вернёшься?», «Мама переживает», «Давай решим всё нормально». Но ни разу не сказал: «Прости». Ни разу не признал, что она была права.
