— Я понимаю. Но ты не можешь всю жизнь быть ответственным за её счастье. У тебя своя семья.
— Ты права, — он взял её за руку. — Прости, что не защитил тебя раньше.
— Ты защитил меня сегодня. Это важно.
Они сидели молча несколько минут, держась за руки.
— Знаешь, — вдруг сказал Павел, — может, это и к лучшему. Пусть мама немного остынет, подумает. Может, поймёт, что была неправа.
Ирина скептически хмыкнула, но промолчала. Она знала свекровь достаточно хорошо, чтобы понимать — Людмила Петровна никогда не признает своей неправоты.
На следующий день Павлу начали названивать родственники. Сначала позвонила тётя Галя, потом двоюродная сестра, потом даже дядя из другого города. Все они говорили примерно одно и то же: как он мог так поступить с матерью, почему позволяет жене командовать, что мать всю жизнь для него жила.
— Она всем рассказала свою версию, — устало сказал Павел после очередного звонка. — Представила всё так, будто ты украла у неё деньги и настраиваешь меня против неё.
— И что ты собираешься делать? — спросила Ирина.
— Ничего. Пусть думают что хотят. Мы-то знаем правду.
Но свекровь на этом не остановилась. Через неделю она пришла снова, на этот раз с подругой — для поддержки, как она сказала.
— Я пришла забрать вещи Паши, — заявила она с порога.
— Какие вещи? — удивилась невестка.
— Все его вещи. Раз он выбрал тебя, пусть живёт с тобой. Но вещи, которые я ему покупала, я заберу.
— Мам, это смешно, — Павел вышел из комнаты. — Мне тридцать два года. Какие вещи ты хочешь забрать?
— Костюм, который я тебе на день рождения дарила! Часы от деда! Картину, которую мы вместе выбирали!
— Костюм я ношу на работу. Часы — это подарок, ты не можешь его забрать обратно. А картину ты нам на свадьбу подарила.
— Я передумала дарить! Раз вы такие неблагодарные!
Подруга Людмилы Петровны, полная женщина с ярким макияжем, кивала при каждом слове.
— Правильно, Люда! Нечего перед ними расшаркиваться! Сейчас молодые совсем оборзели!
— Видишь, Паша? Даже Нина Васильевна это понимает! А ты, родной сын, не понимаешь!
— Мам, я всё понимаю. Ты обижена. Но это не повод устраивать театр.
— Театр? Я устраиваю театр? — Людмила схватилась за сердце. — Нина, ты слышала? Мой сын считает, что я притворяюсь!
— Ужас какой! — поддакнула подруга. — Современная молодёжь совсем совесть потеряла!
Ирина, наблюдавшая за этим спектаклем, не выдержала и рассмеялась.
— Что смешного? — возмутилась свекровь.
— Простите, просто… Вы правда не видите, насколько это абсурдно? Вы пришли с подругой, как с группой поддержки, требуете вернуть подарки, разыгрываете сцену с больным сердцем… Это же классическая манипуляция из учебника!
— Как ты смеешь! — взвизгнула Нина Васильевна. — Да ты знаешь, сколько Люда для сына сделала?
— Знаю. Она вырастила его. Как и миллионы других матерей растят своих детей. Это не даёт ей права управлять его взрослой жизнью.
— Вот! — Людмила ткнула пальцем в невестку. — Вот её истинное лицо! Она считает, что материнская любовь ничего не значит!
— Я считаю, что материнская любовь не должна быть токсичной, — спокойно ответила Ирина.
— Токсичной? Ты назвала меня токсичной?
— Если вы пытаетесь разрушить семью сына, шантажируете его, манипулируете — да, это токсичное поведение.
Свекровь побагровела.
— Паша! Ты слышал? Твоя жена оскорбляет меня!
— Мам, она просто констатирует факты, — устало ответил Павел.
— Факты? Какие факты? Что я плохая мать?
— Ты не плохая мать. Ты просто… не можешь отпустить меня.
Людмила Петровна замерла. Несколько секунд она молча смотрела на сына, а потом её глаза наполнились слезами.
— Отпустить? Ты — моя жизнь! Как я могу тебя отпустить?
— Мам, у тебя должна быть своя жизнь. Свои интересы, друзья, хобби.
— У меня есть друзья! Вот Нина!
— И это прекрасно. Но ты не можешь жить только моей жизнью.
— Я не живу твоей жизнью! Я просто хочу тебе помочь!
— Помочь — это когда тебя просят. А ты вмешиваешься без спроса.
Свекровь вытерла слёзы.
— Значит, я вам не нужна. Понятно. Пойдём, Нина.
Она развернулась и пошла к двери, но Павел её остановил.
— Мам, подожди. Ты нам нужна. Просто… по-другому. Мы хотим с тобой общаться, проводить время. Но как взрослые люди со взрослым человеком. А не как дети с контролирующим родителем.
