— Ты спишь с моим лучшим другом? — голос Максима сорвался, как треснувшая ветка, готовая рухнуть под тяжестью снега.
— Что ты несешь, Максим? — Ольга отшатнулась, вскинув руки, но ее зеленые глаза, которые он когда-то сравнивал с лесными озерами, метнулись в сторону — ложь проступила раньше слов. Максим стоял посреди их кухни, сжимая телефон так, что пальцы побелели. Экран мигал сообщением от Антона: «Прости, брат, я не хотел». Три слова пробили его насквозь, как пуля. Он швырнул телефон на стол — стекло хрустнуло, осколки разлетелись по столешнице, но ему было все равно. Двадцать лет дружбы с Антоном и десять лет брака с Ольгой рассыпались в пыль за один вечер.
— Не ври мне, Оля, — сказал он, пытаясь сдержать дрожь в голосе, но внутри бушевал пожар. — Антон сам признался. Как давно это длится?
Ольга отвернулась, скрестив руки на груди, будто строила стену. Ее светлые волосы упали на лицо, скрывая, плачет она или притворяется — он уже не мог понять.
— Это не то, что ты думаешь, — выдохнула она наконец, голос был тихим, но натянутым, как струна. — Мы… это случайно вышло. Один раз.
— Один раз? — Максим усмехнулся, но смех вышел резким, как скрип ножа по стеклу. — А сколько раз ты смотрела мне в глаза и врала? Сколько раз я уезжал на работу, а ты звала его сюда? В нашу постель?
Она молчала, и это молчание резало глубже крика. Максим вспомнил, как месяц назад застал Антона у них дома. Тот сидел на диване, потягивал кофе из их старой синей кружки, а Ольга смеялась над какой-то его шуткой, теребя серьгу в ухе. «Зашел гитару отдать», — сказал Антон, хлопнув его по плечу с той самой улыбкой, что спасала их в школьных драках. Тогда Максим не заметил, как она поправила волосы, как Антон отвел взгляд. А теперь все стало на свои места: ее «девичники», его «рыбалки», поздние звонки, которые она сбрасывала со словами: «Это с работы».
— Почему он? — спросил Максим, чувствуя, как голос ломается, как старая доска под ногами. — Из всех людей на свете — мой лучший друг?
Ольга подняла глаза, и в них мелькнула не только вина, но и злость — острая, как игла.
— Потому что он видит меня, Максим. А ты? Ты живешь своей работой, своими машинами в гараже. Когда ты в последний раз спрашивал, как мои дела? Когда смотрел на меня не как на мебель?
— Не перекладывай это на меня! — рявкнул он, ударив кулаком по столу. Тарелка с остатками ее борща — того самого, что она варила вчера, — подпрыгнула и треснула. — Я вкалывал, чтобы у нас был этот дом, еда, одежда! А ты… ты с ним спала здесь, пока я деньги зарабатывал?
Она вздрогнула, но не отступила, шагнула ближе, глядя ему в лицо.
— Да, здесь. И знаешь что? Мне не стыдно. Я устала быть невидимкой. Антон… он слушал меня, он был рядом, когда ты пропадал в своем гараже.
Максим почувствовал, как земля уходит из-под ног. Десять лет назад он стоял на коленях в этой же кухне, протягивая ей кольцо. Они были молоды, счастливы, строили планы: дети, путешествия, домик у моря. Она смеялась, когда он пролил шампанское на ковер, а он целовал ее мокрые от слез щеки. А теперь она смотрит на него, как на чужака, и говорит, что не стыдно.
— Убирайся, — выдавил он, глотая ком в горле. — Оба убирайтесь из моей жизни.
Ольга шагнула к двери, но остановилась, положив руку на косяк.
— Это наш дом, Максим. Я никуда не уйду.
Он уставился на нее, не веря ушам. А потом схватил ключи от машины, рванул куртку с вешалки и вылетел вон, хлопнув дверью так, что стекла в окнах задрожали.
—
На улице ветер хлестал по лицу, снег лип к щекам, но Максим не замечал холода. Он сел в свой старый «Форд», завел мотор и рванул к Антону. Двадцать лет они были как братья: вместе дрались во дворе, учились в одном классе, пили пиво на крыше гаража, делясь мечтами. Антон был свидетелем на его свадьбе, крестным их так и не рожденного ребенка — Ольга потеряла малыша на третьем месяце, и это их сломало. Тогда Максим винил себя: он мало поддерживал ее, слишком много работал. Но она говорила: «Мы справимся». И он верил.
Квартира Антона была в десяти минутах езды. Максим припарковался криво, чуть не задев соседскую машину, и вломился в подъезд. Дверь на третьем этаже оказалась не заперта — Антон всегда был беспечным. Максим толкнул ее и замер. Его друг сидел на диване, перед ним стояла бутылка виски, стакан был пуст, а на щеке багровел свежий синяк. Увидев Максима, Антон вскочил, бутылка покачнулась.
— Макс, я… прости, — начал он, но слова утонули в хрипе.
Максим шагнул вперед и ударил. Кулак врезался в челюсть, Антон отшатнулся, рухнул на пол, схватившись за лицо. Кровь проступила между пальцев, капнула на ковер.
— Прости? — прорычал Максим, нависая над ним. — Ты спал с моей женой и пишешь мне «прости»? Как ты мог, Тоха? Двадцать лет, черт возьми!
Антон поднялся, вытирая кровь рукавом. Его глаза — те самые, что светились смехом на их рыбалках, — теперь были тусклыми, как угли после костра.
— Я не хотел, клянусь, — прохрипел он. — Это она… она позвала меня однажды. Сказала, что ты ее не любишь, что ей одиноко. Я сопротивлялся, Макс, но… черт, я слабак.
— Слабак? — Максим схватил его за воротник, притянул к себе. — Ты мне в душу плюнул! Ты был моим братом, а теперь что?
— А ты ее? — вдруг выпалил Антон, вырываясь из хватки. — Ты ее бросил давно, только не замечал. Она плакала мне в плечо, говорила, что ты с ней как сосед. Я виноват, да, но ты тоже не святой.
Максим замер, кулаки разжались сами собой. Он вспомнил, как последние годы уходил в работу, как отмахивался от ее вопросов: «Как дела?» — «Нормально». Как перестал замечать ее новые платья, ее попытки завести разговор. Но это не оправдание. Не для предательства.
— Ты мне не судья, — сказал он тихо, но твердо. — Убирайся из города. Если увижу тебя еще раз, убью.
Антон кивнул, опустив голову, и Максим ушел, оставив за спиной запах виски и эхо их дружбы.
—
Дома его ждала Ольга. Она сидела на кухне, перед ней стояла чашка чая, пар поднимался вверх, как призрак их прошлого. На столе лежала треснувшая тарелка — след его гнева.
— Ты где был? — спросила она, не поднимая глаз.
— У твоего любовника, — бросил он, садясь напротив. — Дал ему в морду. Теперь твоя очередь объясняться.
Она вздрогнула, пальцы сжали чашку, но голос остался ровным.
— Я не буду оправдываться, Максим. Да, я с ним спала. Не один раз, а три месяца. И знаешь что? Я не жалею.
Он смотрел на нее, чувствуя, как внутри рушится что-то большое и тяжелое, как старый дом под бульдозером.
— Три месяца, — повторил он, голос стал хриплым. — А я-то думал, почему ты такая веселая стала. Думал, работа твоя театральная тебя оживила. А это был он.
— Не только он, — сказала она, глядя ему в глаза. — Я устала быть твоей тенью. Ты приходил домой, молчал, смотрел футбол. А Антон… он спрашивал, как прошел спектакль, слушал мои стихи, смеялся со мной.
— Стихи? — Максим усмехнулся, но в горле застрял ком. — Ты ему стихи читала, а мне борщ варила?
— Ты сам выбрал борщ, — огрызнулась она, вставая. — Я пыталась говорить с тобой, но ты отмахивался. Помнишь, как я хотела в Италию? Ты сказал: «Денег нет». А на машину новую нашел. Помнишь, как я звала тебя в театр? Ты ответил: «Устал».
Максим открыл рот, но слова застряли. Он вспомнил тот вечер — она принесла ему кофе, предложила поездку, а он буркнул: «Потом». Потом не наступило. И театр — она купила билеты, а он остался в гараже, чиня старую «Волгу».
— Это не дает тебе права, — сказал он наконец, сжимая кулаки. — Ты могла уйти, а не изменять с ним.
— Я не хотела уходить, — тихо ответила она, садясь обратно. — Я хотела, чтобы ты меня увидел. Я кричала тебе всем, что могла, но ты не слышал. А Антон… он услышал.
— А теперь что? — Максим встал, чувствуя, как усталость наваливается, как мешок с песком. — Ты с ним останешься?
Ольга покачала головой, волосы упали на лицо.
— Нет. Антон мне не нужен. Это было… как крик. Но я ухожу, Максим. Завтра съеду к подруге.
Он кивнул, не зная, что чувствует — облегчение, пустоту или что-то еще.
— Хорошо, — сказал он. — Уходи.
—
На следующий день она собрала вещи. Чемодан стучал колесиками по паркету, книги — ее любимые поэты — исчезли с полок, театральные афиши, где она играла главные роли, свернулись в рулон. Максим смотрел, как она уходит, и не остановил. Дверь хлопнула, эхо отозвалось в пустой квартире.
Он сел на диван, открыл пиво, но пить не стал. Включил телевизор — там крутили старый фильм про любовь, где герои целовались под дождем. Максим выключил. Потом взял телефон, нашел номер Антона. Тот не ответил — сигнал гудел в пустоту.
Через неделю он узнал от соседей, что Антон уехал. Кто-то видел его на вокзале с рюкзаком и бутылкой в руках. Ольга сняла комнату у подруги, работала в театре, но к нему не звонила. Максим остался в доме, который теперь казался огромным и чужим. Каждый скрип половиц напоминал ее шаги, каждый запах кофе — их утра.
Однажды вечером он нашел ее старую тетрадь со стихами. Она лежала в ящике комода, между его носками и ее забытым шарфом. Он открыл, прочитал: «Тень моя молчит, пока ты спишь. Я кричу в ночи, но ты не слышишь». Строчки резали, как нож, и он закрыл тетрадь, чувствуя, как глаза жжет. Может, она была права — он потерял ее раньше, чем Антон вошел в их жизнь.
Прошел месяц. Максим продал дом — слишком много теней осталось в стенах. Купил небольшую квартиру в центре, сменил работу, начал бегать по утрам, чтобы заглушить пустоту. Иногда видел Ольгу в кафе с коллегами — она смеялась, ее волосы блестели под лампами, но его не замечала. Антон не звонил, не писал, словно растворился в прошлом.
А потом, в апреле, он встретил женщину в парке. Она сидела на скамейке, читала книгу, ветер трепал ее темные волосы. Максим остановился, улыбнулся ей — просто так, без слов. Она подняла глаза, улыбнулась в ответ.
— Хорошая книга? — спросил он, кивая на томик в ее руках.
— Да, — ответила она, голос был мягким, как весенний дождь. — Хотите присесть?
Он сел, чувствуя, как тень на его сердце становится чуть светлее. Они говорили — о книгах, о парке, о том, как пахнет весна. Впервые за долгое время Максим не думал о прошлом.
—
Через год он узнал, что Ольга вышла замуж. Ее муж был режиссером в театре — высокий, с сединой, он смотрел на нее так, как Максим давно разучился. Антон, говорят, спился где-то в глубинке, но Максиму было уже все равно.
Он шел по парку с той самой женщиной — ее звали Лена. Они держались за руки, смеялись над какой-то ерундой, и ветер гнал облака над их головами. Тень прошлого осталась позади, тонкая, как дым, и Максим наконец вдохнул полной грудью.
