В тот день я вернулась с работы раньше обычного. Почему-то захотелось приготовить что-нибудь особенное. Тридцать пять лет вместе — не юбилей, конечно, но разве нужен повод, чтобы порадовать близкого человека?
Ключ в замке повернулся как-то по-особенному тихо. Или мне это только показалось. Потом я вспоминала этот момент снова и снова: скрип половицы в прихожей, запах лаванды от саше, которое я повесила неделю назад, тиканье старых часов. Привычные звуки дома, где прошла большая часть моей жизни.
Я поставила пакеты на кухонный стол и заметила конверт. Белый, без надписи. Просто лежал там, где мы обычно оставляли записки друг другу — у солонки, прислоненный к фарфоровой вазочке с трещиной, которую я всё собиралась выбросить, но так и не решилась.
— Юра? — позвала я, хотя понимала, что дома никого нет.
Тишина отозвалась эхом в пустой квартире.
Я взяла конверт. Странно, но руки не дрожали. Может, где-то глубоко внутри я уже знала. Женская интуиция — вещь необъяснимая, но реальная.
Внутри был сложенный вдвое лист бумаги. Три предложения, выведенные знакомым почерком:
«Я подал заявление. Прости. Я больше так не могу».
И всё. Без объяснений, без прощаний. Три строчки вместо тридцати пяти лет.
В первый момент я ничего не почувствовала. Совсем ничего. Словно кто-то нажал паузу на пульте моей жизни. Я даже разложила купленные продукты. Поставила курицу в холодильник, фрукты — в вазу. Как будто в этом был какой-то смысл.
А потом мир обрушился. Не скажу, что сразу — по кусочкам, постепенно. Сначала я заметила его бритву в ванной — он забыл её. Потом шарф на вешалке — старый, потрёпанный, любимый. Я прижала его к лицу, вдохнула знакомый запах и только тогда заплакала.
Вечером пришла соседка Татьяна. Она увидела свет в окнах, но ни звука музыки, ни голосов. И решила заглянуть.
— Аллочка, что случилось? — спросила она, найдя меня на кухне с остывшим чаем.
— Юра ушёл, — ответила я, удивляясь, как легко произносятся эти слова. — Подал на развод.
Татьяна охнула и присела рядом.
— Как так? Вы же… я думала… вы всегда были таким примером…
Я пожала плечами. Что можно было ответить? Я и сама думала так же.
— Дети знают?
— Ещё нет. Я позвоню им завтра.
Сын в Петербурге, дочь в Калининграде. У них свои семьи, свои заботы. Я представила их растерянные голоса в трубке. «Мама, вы что? В вашем-то возрасте…»
Татьяна что-то говорила, предлагала вызвать скорую, накапала валерьянки, возмущалась. А я смотрела на календарь на стене и думала — странно, ещё утром мир был целым. Ещё вчера мы обсуждали, где провести отпуск летом. Юра предлагал поехать в Крым, как в первый год нашей совместной жизни.
— Ты когда-нибудь замечала что-то? — спросила Татьяна, и я поняла, что она имеет в виду.
— Нет, — покачала я головой. И это была правда. Иногда он задерживался на работе. Иногда был задумчив. Но кто не бывает? За тридцать пять лет привыкаешь доверять. Привыкаешь не задавать лишних вопросов.
Или я просто не хотела видеть?
Ночью я не спала. Лежала, глядя в потолок, и вспоминала.
Познакомились мы в стройотряде. Я — студентка педагогического, он — будущий инженер. У него были густые тёмные волосы и привычка щуриться на солнце. Я тогда шутила, что он похож на кота.
Свадьба, маленькая квартирка у его родителей, рождение Андрея, потом Светы. Дети росли, мы работали. Было всякое — и радости, и трудности. Лихие девяностые пережили, как и все. Юра потерял работу, пришлось мне тянуть семью — устроилась на две ставки в школу. Потом он нашёл место в проектном бюро. Ипотеку взяли, когда уже под сорок было — на эту самую квартиру.
И вот теперь — «Я подал заявление».
К утру я поняла, что не помню, когда в последний раз смотрела мужу в глаза по-настоящему. Когда спрашивала не «что будешь на ужин?», а «как ты себя чувствуешь? о чём думаешь?»
Мы словно плыли рядом в одной лодке, глядя не друг на друга, а только вперёд. И вот он решил выпрыгнуть. Почему?
Дети приехали в выходные. Оба. Бросили свои дела, примчались, как только узнали. Андрей — хмурый, с сжатыми губами, так похожий на отца. Света — глаза заплаканные, всё порывалась обнять.
— Я поговорю с ним, — сказал Андрей. — Что он себе позволяет? В его-то годы!
— Не надо, — покачала я головой. — Это наше дело. Взрослые люди.
— Мама, но как же так? — не понимала Света. — Вы же всегда были… ну, знаешь, как будто одно целое.
Я смотрела на своих детей и думала — вот оно, моё настоящее сокровище. Выросли, стали опорой. А ведь кажется, только вчера учила их ходить, держа за ручки.
— Всё будет хорошо, — сказала я им. — Правда.
И впервые почувствовала, что это может быть правдой.
Юра позвонил через неделю. Голос в трубке — родной и чужой одновременно.
— Нам нужно поговорить, — сказал он. — О разделе имущества и… ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — ответила я. — Приходи в субботу. Я буду дома.
Повесив трубку, я поймала своё отражение в зеркале. Морщинки вокруг глаз, седина в волосах. Когда я успела так постареть? Или я всегда такая, а просто не замечала?
Я отправилась в парикмахерскую. Впервые за много лет сделала не привычную стрижку, а что-то новое. Короче, с филировкой. Молодая девушка-стилист назвала это «модное боб-каре». Купила новое платье — не кричащее, но и не привычный серый или коричневый.
— Ого! — сказала Татьяна, встретив меня на лестнице. — Аллочка, ты просто… другая!
Я улыбнулась. Действительно, другая. Внутри тоже что-то менялось. Медленно, болезненно, но менялось.
Юра пришёл ровно в два, как договаривались. Позвонил в дверь — не ключом открыл, а позвонил. Уже как гость.
Я открыла и увидела, что он тоже изменился. Подстригся, надел новую рубашку. И выглядел… счастливым? Нет, скорее — свободным. От этого стало больно, но я не подала виду. — Проходи, — сказала я. — Чай будешь?
Он замялся на пороге, словно забыл, где в собственном доме находится кухня.
— Да, спасибо.
Мы сидели за столом — тем самым, где неделю назад я нашла конверт — и обсуждали, кому что достанется из нажитого за тридцать пять лет. Звучало дико, но на удивление спокойно.
— Квартира пусть останется тебе, — сказал он. — Я сниму жильё.
— Ты уже снял, — это был не вопрос.
Он посмотрел в сторону.
— Да.
— С ней?
Пауза. Затем кивок.
— Как её зовут? — спросила я, сама удивляясь своему спокойствию.
— Ирина. Она работает в соседнем отделе. Ей сорок.
Сорок. На девятнадцать лет моложе меня. Почти ровесница нашей дочери. Я хотела почувствовать гнев, но ощутила только усталость.
— Почему, Юра? — спросила я тихо. — Неужели всё было так плохо?
Он поставил чашку и впервые за весь разговор посмотрел мне в глаза.
— Нет, Алла. Не плохо. Просто… никак. Мы жили рядом, но не вместе. Понимаешь? Я вставал утром и понимал, что сегодня будет точно как вчера. И завтра так же. До самого конца.
— И это повод всё разрушить?
— Или построить что-то новое, — тихо ответил он. — Я не хотел тебя обижать. Думал, может, так будет легче — просто уйти. Сказать напрямую не хватило смелости.
— Смелости, — повторила я. — Да, этого тебе не хватило.
После его ухода я открыла шкаф и начала вытаскивать его вещи. Рубашки, свитера, брюки — всё, что он не забрал. Аккуратно складывала в большие пакеты. Руки работали, а в голове крутились обрывки мыслей.
Девятнадцать лет разницы. «Просто никак». «Построить что-то новое».
Я нашла фотоальбом. Наша свадьба — я в простом белом платье, он в тёмном костюме, немного великоватом. Оба такие молодые, счастливые, уверенные. Первые снимки с детьми. Отпуск в Крыму — я с обгоревшими плечами, он в смешной панаме. Когда всё изменилось? В какой момент мы стали просто соседями по квартире?
В дверь позвонили. На пороге стояла Людмила, моя коллега по школе.
— Как ты? — спросила она без предисловий. — Таня всё рассказала.
Я пожала плечами.
— Чай будешь?
Люда прошла на кухню, оглядела пакеты с вещами.
— Выбрасываешь?
— Собираю ему.
— Ты слишком спокойная, — покачала она головой. — На твоём месте я бы всё сожгла.
Я улыбнулась.
— И что бы это изменило?
Люда внимательно посмотрела на меня.
— Знаешь, в чём проблема таких, как ты? Вы слишком держите всё в себе. Слишком правильные. А мужикам иногда нужны эмоции, встряска. Чтобы понимали, что вы живые.
Я промолчала. Может, она права. А может, дело совсем в другом.
Прошёл месяц. Я отдала Юре вещи, мы подписали документы о разделе имущества. Всё цивилизованно, почти по-дружески. Он несколько раз звонил, спрашивал, как я. Говорил, что переживает. Я отвечала, что всё хорошо. И это постепенно становилось правдой.
Я записалась на курсы акварели. Всегда хотела рисовать, но никогда не находила времени. Теперь оно появилось. И там, среди красок и кистей, я познакомилась с удивительными людьми. Женщины и мужчины моего возраста, у каждого своя история. Кто-то тоже пережил развод, кто-то потерял близких, кто-то просто искал новые увлечения.
— У тебя талант, — сказала преподавательница, глядя на мой первый пейзаж. — Правда. Нужно только немного смелости, чтобы выйти за контуры.
«Смелости». Снова это слово.
Это случилось в октябре. Я возвращалась с курсов, шла через парк. День выдался удивительный — солнечный, тёплый, с золотыми листьями под ногами. И вдруг увидела их.
Юра и она — Ирина. Шли, держась за руки, о чём-то разговаривали. Она подняла голову, засмеялась. А он смотрел на неё так, как… как когда-то на меня.
Я остановилась за деревом. Они меня не заметили. Прошли мимо, погружённые друг в друга.
Я стояла и смотрела им вслед. И внутри была не злость, не ревность, а странное чувство… освобождения? Словно последняя нить, связывавшая меня с прошлым, оборвалась.
Вечером я достала лист бумаги и написала письмо. Ему. Или себе самой — не знаю. Вылила на бумагу всё: боль, обиду, вопросы без ответов. А в конце написала: «Спасибо, что ушёл. Я бы не ушла никогда. А теперь — у меня есть шанс».
Я не отправила это письмо. Просто сложила и убрала в ящик.
Прошёл год. Незаметно, в новых делах и заботах. Моя первая выставка акварелей — маленькая, в районном доме культуры. Мои ученики принесли цветы. Коллеги из школы пришли поддержать.
На открытие пришёл и Юра. Один, без Ирины. Постоял в углу, разглядывая картины. Подошёл, когда уже все расходились.
— Красиво, — сказал он. — Я и не знал, что ты так умеешь.
— Я тоже не знала, — ответила я.
Мы вышли вместе. Вечер был тёплым, звёздным.
— Как ты? — спросил он.
— Хорошо. Правда, хорошо, — я улыбнулась. — А ты? Как Ирина?
Он помолчал.
— Мы расстались месяц назад. Она… она хорошая. Но оказалось, что для настоящих отношений нужно больше, чем влюблённость.
Я кивнула. Что тут скажешь?
— Я часто думаю, — продолжил он, глядя куда-то вдаль, — что, может, ошибся. Поторопился. Не ценил того, что имел.
— Не надо, Юра, — мягко прервала я его. — Всё к лучшему. Правда.
Он посмотрел на меня — удивлённо, словно видел впервые.
— Ты изменилась, Алла.
— Да, — согласилась я. — Изменилась.
Мы стояли на улице, два немолодых человека, прожившие вместе целую жизнь и ставшие чужими. А потом — снова близкими, но совсем иначе.
— Может, сходим куда-нибудь? — вдруг спросил он. — Просто поговорить. Как старые друзья.
Я подумала и покачала головой.
— Знаешь, у меня завтра мастер-класс для детей. Нужно подготовиться. И ещё я открыла онлайн-магазин открыток со своими рисунками. Много работы.
— Понимаю, — он кивнул. — Может, в другой раз?
— Может быть, — ответила я. И это не было ни обещанием, ни отказом.
Я шла домой и думала о странностях жизни. Как часто мы считаем трагедией то, что на самом деле — начало новой главы. Когда я нашла тот конверт с заявлением, мне казалось, что мир рухнул. А на самом деле — он только начинался.
В тот вечер я наконец выбросила старую вазочку с трещиной. И поставила на её место кувшинчик, который сама расписала акварелью. Несовершенный, с неровными краями, но — мой собственный.
