Калитка скрипнула привычно, словно приветствуя хозяйку. Надежда улыбнулась, вдыхая родной запах подъезда — смесь выпечки от соседки с первого этажа и терпкой краски, которой недавно освежили стены. Ключ легко провернулся в замке — и все-таки что-то было не так. Она замерла на пороге собственной квартиры, не решаясь сделать шаг.
Чужое. Что-то неуловимо чужое.
Может, ей только казалось? Месяц на даче, среди помидорных кустов и яблочных деревьев — конечно, глаза отвыкли от городской квартиры. Она тряхнула головой, отгоняя непрошеное чувство, и решительно вошла, катя за собой чемодан с гостинцами.
— Боря! Я дома! — голос разлетелся по пустым комнатам, вернулся эхом.
Тишина. Странно. Она же предупреждала, что приедет сегодня. В груди шевельнулось беспокойство, но Надежда отмахнулась от него. Мало ли, в магазин вышел. Или к Петровичу на партию в шахматы. Они с мужем прожили вместе тридцать пять лет — за такой срок можно изучить привычки друг друга до мелочей.
Надежда прошла на кухню — хотелось чаю после долгой дороги. И замерла. На столе стояли две чашки. Чистые, но с размытыми следами помады на одной из них.
Сердце пропустило удар. Она моргнула, потом потянулась и взяла чашку в руки. Провела пальцем по краю. Ярко-вишневый след — совсем не ее цвет. Надежда никогда не пользовалась такой помадой.
— Глупости какие, — сказала она вслух и поставила чашку обратно. — Может, Тамара заходила. Или Лариса.
Но тело уже отреагировало — дрожью в кончиках пальцев, сухостью во рту. Надежда помотала головой и решительно занялась чемоданом. Банки с вареньем, маринованные огурчики, помидоры черри, которые удались особенно хорошо в этом году…
Скрипнула входная дверь.
— Надя! Ты уже приехала?
Голос мужа звучал… странно. Надежда выпрямилась, одернула домашнюю футболку.
— Да, только зашла. А ты где был?
— К Петровичу заглядывал, — Борис поцеловал ее в щеку мимоходом. — Как там дача? Урожай хороший?
В другой раз она бы обняла его, прижалась. Тридцать пять лет — а все еще тянуло к нему, когда он возвращался домой. Но сейчас что-то останавливало. Та чашка? Или запах? Едва уловимый, не его запах. Женский парфюм.
— Все хорошо, — она улыбнулась через силу. — Привезла тебе твои любимые огурчики. А варенье малиновое удалось — пальчики оближешь! Весь вечер Надежда наблюдала за мужем. Что-то изменилось. Он был любезен, расспрашивал про дачу, но смотрел как-то мимо. Словно мыслями был далеко. И все время проверял телефон, когда думал, что она не видит.
Ночью Надежда лежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию мужа. Когда он успел поменять постельное белье? Оно пахло по-другому… или ей мерещилось?
Утром она решила, что все эти мысли — просто усталость с дороги. Передумала столько всего в бессонную ночь! Как он без нее не справился с хозяйством, тут же соседка наверняка знак подала… Нет, глупости. Надежда задвинула тревожные мысли подальше, решив заняться домом.
Она перебирала вещи в шкафу, когда заметила. Полотенца. Новые полотенца яркого бирюзового цвета, которых она точно не покупала.
— Боря, — позвала она, стараясь, чтобы голос звучал легко. — Откуда у нас эти полотенца?
Он не ответил сразу. А когда вошел в комнату, на лице было выражение, которое она раньше не видела. Смесь досады и… стыда?
— А, эти? Мне Алена помогла выбрать. Наши старые совсем выцвели, я и подумал…
— Алена? — переспросила Надежда. — Та самая, что снизу живет?
— Ну да, — Борис отвел взгляд. — Она недавно развелась, ей тяжело одной. Я иногда помогал ей с делами по дому, она мне пироги пекла…
Надежда медленно сложила полотенце, аккуратно, словно в этом движении сосредоточилась вся ее жизнь.
— Понятно, — только и сказала она.
Вечером, разбирая тумбочку в ванной, она нашла тюбик с кремом. Дорогим, французским. Не ее марка. Надежда никогда не тратила столько на косметику.
Она сжала крем в ладони. Мысли метались как обезумевшие птицы. Неужели? Неужели Борис… и эта Алена? Пока она была на даче?
Но вместе с болью — такой острой, что хотелось закричать, — пришла странная ясность. Тридцать пять лет. Тридцать пять лет она была надежной Надеждой. Той, на которую все опирались. Хорошей женой. Заботливой тещей. Любящей бабушкой. А кем была она сама для себя?
— Нет смысла молчать, — сказала она вечером, когда они с Борисом сидели у телевизора, не глядя на экран. — Я все знаю.
Он вздрогнул. Открыл рот, закрыл. И вдруг поник, словно из него выпустили воздух.
— Я не хотел, чтобы ты узнала, — глухо сказал он наконец. — Это… это ничего не значит, Надя. Просто… нам стало скучно. Ты уехала, а она зашла помочь с компьютером, и как-то…
Надежда смотрела на человека, с которым прожила большую часть жизни. Такого знакомого — и такого чужого сейчас.
— Я сам не понял, как это вышло, — пробормотал Борис. — Но это ничего не меняет. Я не собирался… мы всегда будем вместе, правда?
Последние слова прозвучали почти с надеждой. Надежда почувствовала горечь во рту. Всегда будем вместе. Потому что так удобно? Потому что так привычно?
— Пожалуйста, скажи что-нибудь, — он смотрел на нее почти с мольбой.
— Что я должна сказать? — тихо спросила Надежда. — Что я тебя прощаю? Что понимаю, как трудно было без меня целый месяц? Что я готова забыть чужие полотенца, чужой крем и… чужую женщину в нашей постели?
— Надя…
Она встала. Странно, но слез не было. Только пустота и усталость.
— Я лягу в гостевой спальне. Мне нужно подумать.
Тамара ахнула, когда Надежда рассказала ей все. Они сидели в кафе, подруга держала ее за руку, и в ее глазах стояли слезы.
— Вот мерзавец! А ты… как ты, Надюш?
Надежда покрутила в руках чашку с остывшим чаем.
— Не знаю, — честно призналась она. — Мне… пусто. Словно я смотрю кино про чужих людей. Еще неделю назад у меня была счастливая семья, а теперь… — она замолчала.
— Что ты будешь делать? — Тамара сжала ее пальцы. — Простишь?
— Может, я могла бы, — медленно проговорила Надежда. — Дети взрослые, внуки не часто приезжают… наверное, можно было бы сделать вид, что ничего не произошло. Вернуться к нашей правильной жизни.
— Но?
— Но я не хочу, — на лицо Надежды вдруг вернулись краски. — Представляешь, Тома? Я поняла, что не хочу этого. Этой… фальши. Этого «как будто все по-прежнему», когда уже ничего не по-прежнему.
Тамара смотрела на нее с удивлением.
— И что ты решила?
Надежда улыбнулась — впервые за эти дни искренне.
— Я не знаю, что будет дальше. Но я съеду. Хотя бы на время.
— К детям поедешь?
— Нет. Я сниму квартиру. Попробую… пожить для себя.
Когда она сообщила о своем решении Борису, он сначала не поверил. Потом умолял остаться, кричал, что она сошла с ума на старости лет. А потом затих, глядя, как она методично собирает чемодан.
— Надя, ну куда ты пойдешь? — беспомощно спросил он, когда она застегивала молнию. — Дома же все… все твое. Наше.
Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза.
— Да, Боря. Было наше. А теперь стало — ваше.
Она сказала это без злости, без ядовитой иронии. Просто констатировала факт. А он не нашелся, что ответить.
Квартира, которую Надежда сняла, была маленькой и светлой. Старый дом в центре города, высокие потолки, скрипучий паркет. В первый вечер она просто сидела у окна и смотрела на незнакомый двор. Внутри было пусто и… свободно? Это чувство удивило ее больше всего.
Дети звонили каждый день. Сначала сердились — как это, расстаться после стольких лет? Потом уговаривали вернуться — зачем платить за квартиру, когда есть свой дом? Она отвечала спокойно, что ей нужно время. Что она ни о чем не жалеет. И это была правда.
Борис писал, звонил. Иногда плакал в трубку — он, мужчина, ради которого она всегда была сильной! Но с каждым днем его слова задевали все меньше, словно отделяясь от нее прозрачной, но прочной пленкой.
Однажды она встретила его на улице. Он шел, ссутулившись, внезапно постаревший и потерянный. Странно — раньше она бы бросилась помогать, утешать. А сейчас только кивнула ему и прошла мимо. Не из мести — просто потому, что это была уже не ее боль.
Жизнь медленно налаживалась. Надежда устроилась на работу — консультантом в цветочный магазин. Это оказалось неожиданным удовольствием — помогать людям выбирать красоту.
Через полгода она сидела на лавочке в парке — вязала шарф для внука. Рядом опустилась женщина, примерно ее возраста.
— Красивый узор, — заметила она.
— Спасибо, — улыбнулась Надежда. — Я недавно научилась, представляете?
Они разговорились. Выяснилось, что незнакомка — Ирина — тоже недавно рассталась с мужем. И тоже ощущала странное облегчение.
— Иногда я чувствую себя ужасным человеком, — призналась Ирина. — Двадцать восемь лет вместе, а я как будто вздохнула свободно, когда ушла.
Надежда покачала головой.
— Не стоит себя винить. Иногда… иногда нужно стать чужой для других, чтобы стать своей для себя.
Ирина посмотрела на нее с удивлением, а потом рассмеялась.
— Мудрые слова! Вы прямо как моя дочь говорите, она у меня психолог.
Они договорились встретиться на следующей неделе в том же парке. Надежда кивнула и улыбнулась — свободно, легко.
Вечером она достала телефон и набрала давно заготовленное сообщение Борису: «Я подаю на развод. Все документы пришлю по почте».
Отправила — и выключила телефон. С глубоким вдохом она подошла к окну своей маленькой съемной квартиры. За стеклом расцветал май, такой яркий и обещающий.
«Я уехала на дачу хозяйкой этой жизни, — подумала Надежда. — А вернулась — чужой. Чужой для тебя, Боря. Чужой для той женщины, которой была тридцать пять лет. Зато впервые за долгое, долгое время… своей для самой себя».
