— У тебя мама — просто золото, — Кирилл откинулся на спинку садовой скамейки, наблюдая, как Лидия Павловна несёт из дома поднос с нарезанными яблоками.
— У тебя тоже папа очень вежливый, — я подвинулась, освобождая место для мамы.
— Ну, он одинокий, но простой. Не умеет лезть в чужое. А твоя мама — мудрая. Нам повезло.
Мама поставила поднос на стол и присела рядом. Её руки пахли тестом — она с утра пекла пироги к нашему приезду. Третий год замужем, а она всё встречала нас как молодожёнов.
— Аня, возьми с собой варенье, — мама кивнула на веранду. — Там три банки малинового, твоё любимое.
— Мам, у нас ещё прошлогоднее стоит.
— Прошлогоднее съешь, а это — на потом. Кирилл, ты же любишь с чаем?
— Очень, Лидия Павловна. У вас всё вкуснее, чем в магазине.
Мама улыбнулась. Она любила, когда хвалили её хозяйство. Дом достался ей от бабушки, но мама превратила его в настоящее гнездо: расширила веранду, разбила цветник, посадила яблони. Каждый уголок дышал её заботой.
— Как там Олег Семёнович? — спросила мама. — Давно не виделись.
— Да всё так же. Квартира, телевизор, иногда рыбалка. Я предлагал переехать поближе к нам, но он привык к своему району.
— Понимаю. В возрасте тяжело менять привычное.
Я смотрела, как они разговаривают. Кирилл умел расположить к себе — внимательный взгляд, открытая улыбка, правильные слова. Мама доверяла ему, как родному.
После чая мы пошли к озеру. Дорога шла через старый сад — мамина гордость. Она знала историю каждого дерева.
— Вот эту грушу сажал ещё дед, — мама погладила шершавую кору. — А эти вишни — мои ровесницы.
— Сколько труда вложено, — Кирилл покачал головой. — Я бы не смог столько лет ухаживать.
— Это не труд, когда любишь. Земля чувствует.
Вечером, когда мы собирались уезжать, мама сунула мне в сумку конверт.
— Мам, что это?
— На хозяйство. Знаю, копите на ремонт.
— Мы справимся сами…
— Аня, не спорь. Мне приятно помогать.
В машине Кирилл долго молчал. Потом взял мою руку:
— Знаешь, я иногда думаю… У меня никогда не было такого. Чтобы вот так — дом, сад, семья за большим столом. Отец после развода замкнулся. А у вас тут — рай.
— Приезжай чаще. Мама рада.
— Обязательно. Хочу, чтобы наши дети бегали по этому саду. Представляешь?
Я представляла. Мечтала об этом с детства. Дом, где выросла мама, где выросла я, станет домом для следующего поколения. Всё казалось таким правильным, таким вечным.
— Спасибо твоей маме за всё, — Кирилл сжал мою ладонь. — И тебе спасибо. За то, что привела меня в вашу семью.
Я улыбнулась. Мы ехали по вечерней трассе, в сумке лежали банки с вареньем, в душе было спокойно. Обычные выходные в родительском доме. Обычное семейное счастье.
Откуда мне было знать, что через пять лет именно этот дом станет точкой разлома.
Мамы не стало, дом достался мне.
— Слушай… а давай перепишем тот дом на моего отца?
Я замерла с кружкой чая в руках. Кирилл сидел напротив, листая какие-то документы. Будничный вечер, обычная кухня, только мамы больше не было. Три месяца прошло.
— Что?
— Ну, он один. Там всё пустует. А у него хрущёвка, тесно. Ты же добрая.
Кружка обожгла пальцы. Я поставила её на стол, стараясь понять — мне показалось или он действительно это сказал?
— Это дом моей мамы… Я к нему прикасаюсь как к святыне.
— Ну так он будет в заботливых руках. Он не чужой. Он — твоя родня. Разве нет?
Кирилл говорил спокойно, даже ласково. Как будто предлагал поменяться книгами или выбрать фильм на вечер. Я искала в его глазах понимание того, о чём он просит. Не нашла.
— Кирилл, мама умерла три месяца назад. Три месяца. Я еду туда и чувствую её везде — в запахе сирени, в скрипе половиц, в том, как падает свет на веранду.
— Я понимаю, милая. Но жизнь продолжается. Отец стареет, ему тяжело в квартире. А там — простор, воздух.
— Он может приезжать в гости.
— Не то. Человеку нужен свой угол. Ты же не жадная?
Слово ударило под дых. Жадная? Я, которая отдавала последнее? Которая три месяца не спала, ухаживая за мамой в больнице?
— Я считаю, это правильно, — Кирилл встал, подошёл ко мне. — Ты могла бы сделать жест. Он бы это оценил.
— А ты? Ты бы отдал мне квартиру, если бы она была от твоей мамы?
— Не сравнивай. У мужчин с жильём тяжелее.
Я поднялась, ноги подкашивались. Дошла до ванной, закрыла дверь и включила воду. Слёзы жгли глаза. Плакала не от обиды — от понимания. Человек, которому я доверяла всё, за пять минут разговора вычеркнул мою мать, мою память, мою боль.
Вода шумела, а я вспоминала мамины руки на той самой веранде. Как она учила меня варить варенье. Как показывала старые фотографии. Как говорила: «Этот дом — наша крепость. Береги его».
Через дверь донёсся голос Кирилла:
— Ань, ты чего? Я же не заставляю. Просто подумай.
Подумай. Как будто речь шла о покупке новых штор.
На следующий день он принёс брошюры по оформлению дарственных. Оставил на кухонном столе, ничего не сказав. Через неделю — позвонил отцу при мне:
— Пап, помнишь дом Аниной мамы? Красивое место, да? Мы тут думаем…
Я выхватила телефон, отключила. Кирилл посмотрел с удивлением:
— Ты чего?
— Не смей втягивать в это твоего отца. Это мой дом. Моё решение.
— Наш дом, — поправил он. — Мы семья. Или ты забыла?
Забыла. В тот момент я действительно забыла, что значит семья. Потому что семья — это не про отбирать. Это про беречь.
Ночью я лежала без сна. Кирилл спал спокойно, раскинув руку поперёк кровати. Я смотрела в потолок и понимала — он не отступит. Будет давить мягко, вежливо, но неотвратимо. Как вода точит камень.
Мамин дом ждал меня за городом. Пустой, тихий, полный её присутствия. А здесь, в нашей квартире, я чувствовала себя чужой.
***
— Это не дом. Это символ. Он проверяет, сломаешься ты или нет.
Марина, моя подруга с института, сидела напротив в кафе. Я рассказала ей всё. Про просьбу, про брошюры, про то, как Олег Семёнович уже приезжал «посмотреть участок».
— Знаешь, что меня убивает? — я комкала салфетку. — Он говорит, что это жест любви.
— Нет. Это жест власти. Ань, открой глаза. Он методично тебя ломает.
— Но он мой муж. Пять лет вместе.
— И что? Моя бывшая свекровь десять лет улыбалась, а потом попыталась отсудить квартиру. Люди показывают истинное лицо, когда речь заходит о собственности.
Я молчала. В голове крутились последние недели. Кирилл больше не давил открыто. Он выбрал другую тактику — демонстративная забота об отце. Возил его по врачам, жаловался на тесноту хрущёвки, вздыхал о том, как тяжело старикам в городе.
— А вчера знаешь что было? — я подняла глаза на Марину. — Олег Семёнович привёз рассаду. Сказал, для будущего сада. Уже планирует грядки.
— Господи. А ты что?
— А я стою и не могу слова сказать. Потому что он старый человек. Потому что неудобно. Потому что…
— Потому что ты привыкла уступать.
Это было правдой. Всю жизнь я уступала — в очередях, в спорах, в желаниях. Мама учила быть мягкой. Но она не учила, что мягкость иногда принимают за слабость.
Вечером я приехала в мамин дом. Открыла калитку своим ключом — Кирилл несколько раз намекал, что нужно сделать дубликат для его отца. Я не сделала.
В доме пахло яблоками и старым деревом. На комоде — мамина фотография. Я села на её любимое кресло и закрыла глаза. Что бы она сказала? Уступила бы? Мама всегда была щедрой.
Но дом — это не просто стены. Это память. Это корни. Это то последнее, что связывает меня с ней.
Я достала телефон, набрала Кирилла:
— Я в доме у мамы. Нужно поговорить.
— Наконец-то ты готова обсудить? Еду.
Он приехал через час. Уверенный, спокойный. Сел напротив, сложил руки:
— Ну что, решила?
— Да. Решила.
Я достала из сумки папку. Положила на стол. Кирилл потянулся к ней, думая, что это документы на дом. Открыл. Замер.
— Ты что, серьёзно? Из-за какой-то бумажки?! — документы на развод дрожали в его руках.
— Из-за того, что ты думал, что можешь распоряжаться моим сердцем. Моей памятью. Моей матерью.
— Я просто хотел лучше для всех!
— А я хочу — лучше для себя.
Он вскочил, документы упали на пол:
— Аня, это же глупость! Мы пять лет вместе! Из-за дома рушить семью?
— Не из-за дома. Из-за того, что ты не услышал меня ни разу. Ни одного раза за эти два месяца.
— Я тебя люблю!
— Нет. Ты любишь удобную меня. Которая уступает, соглашается, отдаёт. Но я больше не хочу быть удобной.
Кирилл шагнул ко мне, но я отступила:
— Уходи. Вещи пришлю.
— Ты пожалеешь. Одна останешься, в этом старом доме…
— Не одна. С собой.
Он ушёл, хлопнув дверью. Я осталась сидеть в мамином кресле. На улице темнело. В саду зашелестел ветер — тот самый, который мама называла «вечерним гостем».
Через три месяца развод был оформлен. Я переехала в мамин дом насовсем. Первым делом посадила лилии у крыльца — мамины любимые. Потом починила калитку. Новый замок, новые ключи. Только мои.
Олег Семёнович пытался приехать раз. Постоял у калитки, позвонил. Я не открыла. Больше он не появлялся.
А потом случилось то, во что я перестала верить. Познакомилась с человеком на выставке — я вернулась к рисованию, детскому увлечению. Его звали Михаил. Историк, реставратор. Увидел мои эскизы старых домов.
— Красивый дом, — сказал про один рисунок. — Ваш?
— Мой. Мамин. Теперь мой.
— Повезло. Такие дома — редкость. Главное беречь.
Мы встречались полгода, прежде чем я пригласила его в гости. Показала сад, дом, мамины фотографии. Он слушал, не перебивая. А потом сказал:
— Не передаривай ничего. Я не из тех, кто просит, чтобы его «оформили». Я — рядом, а не поверх тебя.
Я улыбнулась. Впервые за долгое время — настоящей, свободной улыбкой.
Вечером мы пили чай на веранде. Лилии под окном цвели вторым цветом. В доме было тепло и спокойно. Мой дом. Моя крепость. Моя жизнь.
И никто больше не смел просить меня отдать то, что было частью души.
Читайте от меня:
Спасибо за прочтение, мои дорогие!
Подписывайтесь и пишите как вам моя история! С вами Лера!
