— Как будто она президент, — пробурчала Алина себе под нос, с силой шлёпая вилкой по поджарке. — Только у неё власть распространяется не на страну, а на мою жизнь.
Кухня была в идеальном порядке: стол вымыт до блеска, в духовке томились ленивые голубцы, а на сковороде скучно шкворчали последние котлеты. В холодильнике стоял салат «Невестка в изгнании» — так Алина назвала своё фирменное блюдо из варёной свёклы и укропа, которое любила только она.
Свекровь, Надежда Петровна, должна была прийти с минуты на минуту. Алина, как обычно, готовилась к визиту с максимальной самоотдачей — будто не мать мужа в гости собиралась, а делегация МИДа.
Виктор — муж, если это слово ещё можно было применять — сидел в зале и бездумно листал новости на телефоне.
— Надя зайдёт ненадолго, — сказал он вяло, даже не глядя в её сторону. — Её просто интересует, как мы собираемся делить квартиры.
Алина с шумом закрыла духовку.
— А кто такие «мы», Виктор? Наследство моё. Завещание на меня. Я же не собака Баскервилей, чтобы за мной охотиться с факелами.
— Ну ты же понимаешь, — поднял он глаза и пожал плечами, — мама считает, что одна квартира должна быть у неё. Ты всё равно жить будешь в другой, а Игорю пока негде. Он же на съёмной, ты знаешь.
— Прекрасно знаю. Игорь — 35 лет, штаны с лампасами, две судимости и мама, которая всё ещё гладит ему футболки. Зато с идеями! Последнее, что он предложил, — открыть шаурмячную в одной из комнат. Слушай, может, сразу и в ванной фритюрницу поставим?
— Ты злая, — Виктор встал, прошёлся по комнате и открыл окно. — Ты была не такой раньше.
— А ты раньше был мужчиной. А теперь ты как ипотека — висишь и давишь.
В этот момент в дверь позвонили. Одним длинным и раздражённым «бр-р-р», как звонок на урок. И сразу стало душно. Даже окно не помогло.
Алина вытерла руки о фартук, поправила волосы и открыла дверь. На пороге стояла Надежда Петровна — при полном параде: причёска в стиле «до сих пор в парикмахерской по талонам», цепочка, подаренная себе любимой ко дню Победы, и пакет с пирожками. За её плечом маячил Игорь — в спортивном костюме и с видом человека, который в очередной раз будет «помогать семье».
— Ну, здравствуй, Алиночка, — расплылась в улыбке Надежда Петровна, входя в квартиру. — Какая ты худая стала, всё нервы? Виктор говорит, ты наследство получила, а выглядишь, будто всё уже раздала.
— Заходите, — Алина отошла в сторону, — чайник вскипел, пирожки с вами совпали.
На кухне воцарилась напряжённая тишина, в которой слышно было, как Игорь чавкает пирогом с капустой, будто пытается утопить неловкость в тесте.
— Ну, к делу, — заговорила свекровь, аккуратно раскладывая салфетки. — Мы с Виктором подумали… Это ведь общее решение… что тебе не нужно две квартиры. Ты же одна. А у нас нужда.
Алина подняла бровь.
— «У нас» — это кто?
— Ну как! — искренне удивилась свекровь. — Мы — семья! А ты в нашей семье, извини, как-то не очень слилась.
— Ага, потому что я не в костюме «Adidas» и не сплю до двух дня?
Игорь фыркнул.
— Осторожней, Алиночка, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — А то можно и без мужа остаться.
— Спасибо за предупреждение. Я бы на твоём месте такси вызвала — обратно в мамин чулан.
Надежда Петровна шумно вздохнула.
— Ты хочешь всё себе оставить? Это несправедливо. Мы Виктора растили, и ты с ним жила, пока было тяжело. А теперь, когда легко — хочешь отхапать всё одна? Стыдно.
— А почему не тебе стыдно? — встала из-за стола Алина, и на глазах у неё загорелись те самые искры, которые обычно появляются перед тем, как женщина решает всё бросить и начать жить иначе. — Я мать твоему внуку? Нет. Я работала десять лет в офисе, терпела Игоря, его тусовки, его «друзей» на диване, его курево в туалете. Терпела, когда вы приходили без звонка, ели мои продукты, критиковали мои покупки. Я молчала, когда вы называли мою мать «мелкой клерчихой». Но теперь я имею квартиры. Не потому что вы мне их дали. А потому что тётя Зина умерла. И оставила мне. Потому что я ей помогала. А не вы.
Свекровь замерла. Даже Игорь замер. Виктор сидел с вытянутым лицом, будто ему только что вручили повестку в суд.
— Ты бы хоть одну… — робко начала Надежда Петровна.
— Нет, — сказала Алина спокойно. — Игорь может идти работать. А ты, Надежда Петровна, можешь… как бы это сказать… подумать, почему твой сын так и не стал взрослым.
Пауза затянулась. Потом свекровь встала, поправила сумку и, не прощаясь, пошла к выходу. Игорь закусил губу, что-то пробормотал и пошёл следом. Дверь хлопнула.
— Али… — начал Виктор.
— Нет, Виктор. С сегодняшнего дня я — не твоя жена. И не их невестка. Я человек. И у меня есть квартиры.
Он замолчал. Потом ушёл в зал и включил телевизор. А она достала два бокала, открыла вино и позвонила подруге. Просто чтобы сказать:
— Я освободилась. Мне оставили наследство. А я оставила им себя.
Рассказ: «Доли не делятся» Глава 2. Юридическое просвещение и мелкие пакости
Юрист, которого Алина пригласила, пришёл в аккурат в десять утра. Звали его Павел Сергеевич, и он был из той породы адвокатов, которые сначала выслушают, кивнут, как будто вы жалуетесь не на родственников, а на мигрень, а потом уже вытащат из папки бумаги и начнут аккуратно разносить всех по юридическим полочкам.
— Ну, что у нас тут, Алина Геннадьевна, — сказал он с лёгкой ухмылкой. — Война за квадратные метры? Классика. Семейный сериал в девяти частях и без хеппи-энда. Я такие дела как семечки щёлкаю.
— Да я бы и сама щёлкнула, — вздохнула она, наливая ему чай. — Но у меня муж как пельмень без соли — ни горячий, ни холодный, а мама его, прости Господи, решила, что она НКВД. С бумагами ходит, требует.
— Требовать — не значит получать. Квартиры оформлены на вас?
— Да. Обе. По завещанию. Тётя Зина ещё при жизни сказала: мол, девочка, ты одна у меня нормальная, не пьёшь, за мной ухаживаешь. Вот и получила.
— Тогда всё. Их права — это как права пешехода в дождь без зонта. Формально есть, но толку ноль.
Он щёлкнул папкой и отставил чашку.
— Развод оформлять будем?
Алина кивнула, не отрывая взгляда от окна. Во дворе мимо медленно проплывали дети в ярких куртках, кто-то выгуливал мопса, а в голове стучало: развод, развод, развод…
— Виктор не верит, что я решусь, — сказала она, повернувшись к Павлу. — У него там внутри, понимаете, как будто пульт управления. Он нажимает кнопки — я готовлю ужин, я улыбаюсь маме, я молчу, когда Игорь спит на нашей кровати с какой-то Маришкой. А тут — кнопки сломались.
— Ну и слава Богу, — фыркнул юрист. — Пульт можно в утиль, а себе купить наконец нормальную жизнь. Вам идёт, кстати, эта решимость.
— Ещё скажите, что я расцвела, как роза.
— Ну, вы скорее как роза с шипами. Но красивая, чёрт возьми.
Он ушёл через полчаса, оставив на столе аккуратно собранную стопку документов и номер телефона «на случай, если придётся кого-нибудь закопать, но легально».
В тот же вечер Алина столкнулась с Виктором. Он пришёл поздно, без звонка, и, судя по взгляду, был готов к бою.
— Ты правда собралась разводиться? — спросил он с порога. — Или это спектакль?
— Спектакль закончился, Виктор. Грим смыла, костюм сдала, занавес опущен.
— А как же мы?
— Мы — это когда двое. А у нас был хор. Причём с солисткой по фамилии Надежда Петровна.
Он бросил куртку на диван, прошёл на кухню и посмотрел в холодильник.
— Ты вообще что ли с ума сошла? Это же квартиры! У нас могла быть жизнь!
— У тебя была жизнь. Я — часть интерьера, а не партнёр. Вот и живите теперь без мебели.
— Да ты в своём уме? Я брату пообещал!
— Вот иди к брату и объясни, что его шаурма не состоится.
Он долго молчал. Потом вдруг схватил тарелку со стола и с силой ударил о раковину. Осколки разлетелись.
— Это всё ты. Ты всё рушишь, — прошипел он, глядя ей в глаза. — Всё! Семью, отношения, спокойствие.
— Я? — Алина не подняла голоса, но в голосе было что-то стальное. — Я рушу? А кто молчал, когда твоя мама распоряжалась нашими деньгами? Кто ничего не сказал, когда Игорь влез в мой ноутбук, потому что «ему срочно нужен был интернет для ставок»? Кто называл меня истеричкой, когда я просто просила нормальных выходных?
Он опустился на стул. Бессильно. Сдулся, как воздушный шарик на третий день после праздника.
— Я просто хотел, чтобы всем было удобно, — сказал он тихо. — Чтобы не ругались.
— Так не бывает. Удобно — это про стул, а не про брак. Ты всё это время был удобным, а не настоящим. А я устала. Я хочу быть одна. И жить в квартире, где никто не будет мне указывать, на кого её переписать.
— Ты правда так думаешь? — тихо спросил он.
— Я теперь много о чём думаю. И знаешь, что самое страшное? Не то, что я одна осталась. А то, что мне — спокойно.
Он встал, взял куртку и ушёл. Без хлопанья дверью. Без угроз. Просто… ушёл.
На следующее утро в почтовом ящике лежало письмо. От Игоря. Написано от руки, с кривыми строчками, будто писал в спешке:
«Алина. Ты испортила всё. Я мог открыть дело, у меня были планы. Ты думаешь, ты выиграла? А я подал в суд. На раздел. Мама говорит, по закону, если вы с Виктором были в браке, то имеете общее имущество. Даже если завещание — всё равно, квартира, полученная в браке, может быть поделена. Удачи тебе, сестрица.»
Алина перечитала письмо трижды. Потом закрыла его, улыбнулась и набрала номер юриста.
— Павел Сергеевич? Это Алина. Нам с вами придётся снова щёлкать семечки.
Похоже, кто-то решил устроить вечеринку в моих квартирах. Надеюсь, вы любите шашлыки. Суд был в четверг. Моросило, как всегда в такие дни: не дождь, не сухо — просто неуютно. Алина пришла заранее. Сидела в коридоре на пластиковом стуле под тусклой лампой, тёрла руки, будто могла стереть в них тревогу.
Павел Сергеевич подошёл вовремя, с портфелем и утренним кофе из автомата.
— Улыбайтесь, Алина. На войне как на войне — кто спокойней, тот и выигрывает.
— Только на этой войне я даже форму не выбирала, — буркнула она. — Меня сразу в окоп. Без шапки.
— Ну и слава богу. Ваша правда надёжнее каски.
Из соседнего кабинета вышел Игорь — с надменной миной и каким-то лысоватым мужчиной с папкой. Увидев Алину, он скорчил кривую улыбку.
— Ну что, девочка? Посмотрим, кто здесь прав. У меня юрист — огонь. Все дела выигрывает.
— Надеюсь, вы ему аванс не переводили, — отозвался Павел с ленцой. — Есть вероятность, что это будет ваше единственное вложение без выхлопа.
Судья оказалась женщиной лет шестидесяти, в очках и с лицом, которое сразу давало понять: тут вам не домашние разборки. Говорить будете строго по сути, сопли вытирать в туалете.
— Уточните, истец, — деловито начала она, — вы подали иск о разделе имущества между супругами. А именно: двух квартир, доставшихся ответчику по завещанию в период брака. Верно?
— Да, Ваша честь, — закивал Игорь, опережая даже своего юриста. — Ведь в браке всё пополам. А она не хочет делиться. И вообще, одна квартира могла бы пойти моей маме. А другая мне. Мы ж семья!
— Вы, простите, супруг ответчицы?
— Нет. Брат её мужа. Ну… бывшего.
Судья прищурилась.
— Тогда с какого перепуга вы вообще здесь?
Юрист Игоря попытался вмешаться:
— Уважаемый суд, речь идёт о совместно нажитом имуществе. Квартира была получена во время брака. По Гражданскому кодексу…
— Давайте не вырывать из кодекса, — отрезала судья. — Квартира по завещанию — не совместно нажитое имущество. Это личная собственность. Особенно если в завещании прямо указано: “только Алина”. А тут так и указано. Чёрным по белому.
Алина сидела как в кино. Лицо её ничего не выражало, но внутри всё дрожало. Взгляд — на Виктора, который был с краю, поникший, в костюме, который давно сел ему не по размеру, и с глазами, в которых прятался остаток чего-то прежнего. Человеческого.
Павел заговорил, спокойно, уверенно, чуть насмешливо:
— Уважаемый суд. Наш оппонент — это родственник, не имеющий никакого законного отношения к объекту. Бывший супруг претензий не предъявляет, он в иске не участвует. Всё, что есть — домыслы, претензии на моральную компенсацию и неумение жить своей жизнью. Мы просим отказать. С удовольствием.
Судья посмотрела на Игоря, как врач смотрит на пациента, который пришёл к ЛОРу с жалобой на ипотеку.
— Иск отклоняется. Расходы — на истца. Заседание окончено.
Игорь вскочил, как ужаленный:
— Вы что, издеваетесь?! Это семейное дело! Мы тут все родственники! У неё два метра жилья, а у нас — одни воспоминания!
— Вот с ними и живите, — тихо сказала Алина.
Она встала, медленно, как будто боялась, что земля под ногами шатается. Но нет — стояла твёрдо.
Виктор подошёл к ней уже в коридоре. Без злобы, с какой-то усталой тоской.
— Лина… — сказал он. — Прости, если можешь. Я запутался.
Она посмотрела на него. Словно с новой высоты. Как взрослый — на подростка, пытающегося завести взрослый разговор.
— Не запутался ты. Просто тебе было удобно. И ты думал, так будет всегда.
— Я правда хотел, чтобы всё было мирно…
— А мир — это не когда все молчат. Это когда никто не боится говорить. Я боялась. А теперь — нет. Представляешь?
Он кивнул. Медленно, как тот, кто наконец понял. Или хотя бы начал.
— Ты сильная, — прошептал он. — Я не знал.
— А я знала, — усмехнулась она. — Просто не решалась показать. Пока вы с мамой меня в угол не загнали.
Он ушёл. Уже по-настоящему. Без намёков. Без обещаний. Даже без взгляда назад.
Алина вышла из здания суда, глубоко вдохнула прохладный воздух и вдруг — впервые за долгое время — рассмеялась. Серьёзно, громко, с хрипотцой, как будто смеётся не над ситуацией, а над тем, какая она была дура.
Позже она вернулась в одну из квартир. В ту, где была лоджия с видом на парк. Села у окна, включила музыку — не грустную, а нагло весёлую. И наконец поняла: тишина — это не когда никто не говорит. Это когда никто не кричит на тебя внутри.
А на следующий день она дала объявление. “Сдаю уютную однушку. Без свекрови, братьев и моральных обязательств. Только для живых людей. Без тараканов — в голове и в ванной.” Телефон разрывался весь вечер.
Конец.
