— Ты серьёзно собираешься работать в трусах? — Алексей стоял в дверях спальни, небритый, с чашкой кофе и ухмылкой на лице.
— Да ты серьёзно собираешься задавать мне этот вопрос в квартире, за которую я плачу ипотеку, работая в трусах? — не отрываясь от экрана, бросила Мария, шлёпнув по клавиатуре.
— Ну, во-первых, ипотека — на нас обоих…
— Во-вторых, выплачиваю её я, потому что твоя зарплата на моём фоне выглядит как чаевые в хачапурной.
— Вот за это тебя моя мама точно не полюбит, — буркнул он, отпивая кофе.
— Ты удивишься, но она меня уже ненавидит. Даже не встретив. Женская интуиция — мощная штука.
— Маша, ну мы же просто переезжаем. На время. Пока я в новой должности вникаю. Пока мы не найдём что-то своё в городе…
— Мы уже нашли, Лёша. Мы нашли вот эту квартиру. Солнечную, с огромной кухней, с подоконником, на котором я могу сидеть и пить вино, глядя, как люди спешат на работу. Это моё место. Здесь я живу, а не существую.
Алексей вздохнул, сел на край кровати и поставил чашку на тумбочку. На лице — выражение мужчины, который знает, что его вот-вот убьют. И у него, если честно, не очень-то и есть возражения.
— Понимаешь, — начал он, аккуратно, как будто говорил с миной, — там, в городе, в отделе, все меня знают. Меня ждали. Это не просто повышение. Это шанс. А ты же всегда говорила, что не хочешь мешать моей карьере.
— Я говорила, что не хочу мешать. Но не говорила, что хочу жить с твоей мамой в одной квартире и слышать, как она с утра называет меня городской сучкой и варит холодец по рецепту 82-го года.
Он молчал. Она замолчала. Оба знали, что всё решено.
Они приехали в город через две недели. С машиной, в которой было ровно три чемодана, ноутбук, три коробки с книгами и Маринины гантели. Ну и его велосипед, который стоил, как её ноутбук. Но это было святое — Алексей верил в велосипеды, как мама в церковь.
— Ну, здравствуйте, мои дорогие, — Ольга Петровна стояла в подъезде, как вахтёр на посту. Чёрное пальто, аккуратно накрашенные губы и взгляд, которым можно было резать провода.
— Привет, мам, — Алексей обнял мать. Она отступила, оценивающе глянула на Марию.
— А ты, я вижу, не поправилась. Всё такая же… компактная.
— Спасибо, Ольга Петровна. Вы тоже не изменились. Всё такая же… собранная.
— Устала, наверное? У нас тут все девочки с работы приходят и сразу ужин готовят. А ты, говорят, в компьютере сидишь?
— Да. Я веб-дизайнер. Работаю удалённо.
— А, ну, удобно. То есть можно и пыль вытереть заодно, пока работаешь. Раз уж дома.
Мария на это ничего не ответила. Улыбнулась. Таким взглядом, каким улыбаются маньяки, прежде чем натянуть перчатки.
На третий день после переезда всё пошло по бороде.
— Ты опять посолила макароны, как будто я гипертоник! — Ольга Петровна вывалила на тарелку недоеденный ужин. — Мой сын любит нормально, по-человечески. А не как в твоих этих… модных ресторанах, где за шестьсот рублей дают ложку пюре и называют это ужином.
— Лёша, — тихо сказала Мария, отложив вилку, — пожалуйста, скажи ей, что ты ешь нормально.
Алексей сделал вид, что у него инсульт.
— А вообще, — продолжала свекровь, откинувшись на спинку кухонного стула, — я вот что думаю. Молодая женщина должна знать своё место. Утром — вставать, убираться, стирать. И никакие ваши фрилансы меня не убедят.
— А я вот думаю, — спокойно, почти ласково ответила Мария, — что молодая женщина должна вставать и жить свою жизнь. А не чью-то фантазию о том, как она должна себя вести.
— Ты мне рот не затыкай, девочка! Пока ты под моей крышей…
— Под моей крышей, — Алексей встал. — Мы живём здесь временно, и я просил: без вот этого всего. Мы взрослые люди. Пожалуйста.
Но «пожалуйста» не помогало.
Через неделю Мария пыталась провести важную презентацию через Zoom. В наушниках, с камерой, с заказчиком из Лондона. И тут — дверь в комнату резко распахнулась. Влетает Ольга Петровна, как ураган с рынка.
— Ты что, опять в пижаме? Господи, бабы теперь совсем с ума сошли! И кому ты там лапшу вешаешь? Они хоть платят тебе?
— Я работаю! — Мария резко сняла наушники.
— Не ори на меня в моём доме!
— Это не ваш дом. Это временно, и я пытаюсь быть вежливой, но у меня закончились нервы, ясно?
— Да ты неблагодарная! Я тебя к себе пустила!
— Вы меня не пускали! Я приехала с мужем, который даже слова в ваш адрес сказать боится!
Дальше был крик. Швырнутая чашка. Кнопка «завершить звонок». Мария сидела в кресле, с руками на лице, и просто дышала.
Алексей вошёл спустя десять минут. Постучал.
— Маш, ну неужели всё настолько плохо?..
Она подняла голову. Волосы сбились в кучу, глаза — стеклянные.
— Я больше так не могу. Это не жизнь. Это кастинг в адскую квартиру.
— Мы съедем.
— Когда?
— Я поговорю с ней.
— Алексей. Ты уже год как обещаешь поговорить с ней.
Он хотел что-то сказать. Но, как и всегда, не нашёл слов. И снова выбрал молчание. Потому что маму обидеть страшно, а жену — ну, она же сама как-то разберётся. Умная ведь.
Поздно ночью Мария лежала, уставившись в потолок. Алексей храпел рядом. А у неё в голове всё было ясно. Абсолютно. Впервые за долгое время.
Завтра утром она встанет. И уйдёт.
Пока никто не проснулся.
Мария вышла из квартиры в шесть сорок. На носу — очки, на плече — рюкзак, в руке — чемодан на колёсиках. И всё. Без пафоса. Без истерики. Без рыданий в три этажа. Просто — ушла.
Алексей проснулся от звука входной двери. Протёр глаза, зевнул, потянулся. И только потом, спустя минут десять, понял, что в доме как-то… тихо.
— Маш? — крикнул он, проходя мимо кухни.
Ольга Петровна стояла у плиты в фартуке и, судя по аромату, готовила завтрак на шесть человек. Хоть в доме трое.
— Мария не спит? — спросил он, пытаясь заглянуть в комнату.
— А ты думаешь, она тут? — не оборачиваясь, ответила мать. — Чемодан выкатился в шесть утра. Каблуки цокнули. И всё. Улетела твоя жена, как фея, только волшебной палочки не оставила. А жаль.
— Ты… ты её не остановила?
— Это не моя жена. Ты у нас женатый.
Он открыл дверь в спальню. Постель разобрана. На подоконнике — недопитый кофе. У зеркала — пусто. Даже расчески нет. Только записка.
«Я не бегу. Я ухожу. Потому что если остаться — я исчезну как личность. Ты не виноват. Просто ты не со мной. Ты — рядом с мамой. Я тебя не ненавижу. Но и не уважаю. Больше.»
Алексей сел на кровать. Взял голову в руки. И долго сидел. До тех пор, пока в комнату не вошла мать с тарелкой омлета.
— Ты не голодный?
— Мама… — он посмотрел на неё так, будто только что впервые увидел. — Ты понимаешь, что ты сделала?
— Я? Я просто поставила на место девочку, которая решила, что если она с ноутбуком, то она главная в семье.
— Она была моей женой.
— Она была… чем? Пауэрбанком? Рабочим местом на ножках? У неё даже детей нет! Что за семья без детей?
— Ты токсична. Это, кстати, не болезнь. Это диагноз.
— Не смей так со мной разговаривать!
— А как мне разговаривать, мам? Ты разрушила мой брак. Потому что тебе вечно надо быть в центре. Даже если для этого надо выдавить из квартиры человека.
— Она была не твоего круга, Лёша. Это не любовь. Это… это временно.
— Да пошло оно всё к черту! — он вскочил. — Это ты временно. В моей жизни. Понимаешь? Я — взрослый мужик, у которого теперь нет жены, потому что он слишком ссыкло, чтобы закрыть за тобой дверь.
В тот же день Мария сидела в кофейне у вокзала. В руке — латте. На лице — ничего. Абсолютно. Ни злости, ни обиды. Только усталость. Та, что копится месяцами, годами. Когда кричать уже не хочется. Когда просто хочешь исчезнуть. И начать заново.
— Простите, у вас зарядка есть? — подошла девушка с мокрым зонтом.
— Возьмите, — Мария протянула пауэрбанк. — Он всё равно мне больше не нужен.
Девушка поблагодарила и ушла, оставив после себя запах дождя и лёгкого парфюма.
Мария достала телефон. Открыла почту. Там — письмо от старого клиента.
«Маша, мы открываем офис в Тбилиси. Нужен свой человек. Хочешь попробовать?»
Она смотрела на экран и вдруг поняла, что улыбнулась. Настояще. Не как «держу себя в руках», а как «живу». И впервые за долгое время сердце у неё не болело.
Тем временем Алексей вызвал такси. И поехал по адресу, который когда-то знал наизусть. Старый съёмный угол, где они жили в первые месяцы брака. Где было тесно, дешево и пахло курицей с рынка. Но при этом уютно. Тепло. И не было третьего голоса, который мешал говорить.
Он надеялся, что она там.
Надежда — вообще странная штука. Её обычно больше, чем поводов.
Когда он вышел из такси, то увидел только тётю Люду с соседнего этажа.
— Здрасьте. Марию не видели?
— Видела. Ушла. Чемодан в одну руку, кофе в другую — и вперёд. Не попрощалась даже. Но вы не переживайте. Такая не пропадёт. У таких кости крепкие.
Алексей кивнул. Вернулся в машину. И сказал:
— Едем обратно.
— Куда? — спросил водитель.
— Домой.
Он хотел сказать «туда, где я теперь живу». Но язык не повернулся. Потому что это был не дом. Это была мамина крепость. Где он теперь — пленник.
Вечером Ольга Петровна поставила перед ним ужин. Молча. Без пафоса. Просто тарелка.
Он посмотрел на еду. Потом — на неё. И сказал:
— Завтра я переезжаю. Куда угодно. Хоть на хостел. Но жить с тобой — это значит снова потерять себя. А я только что понял, что у меня, оказывается, ещё что-то есть. Кроме тебя.
Она ничего не ответила. Только отвернулась. И вытерла слезу, которую очень старалась не показать.
Мария сидела в поезде. Напротив — окно, за которым мелькали деревья и прошлое. В наушниках — песня, которую они слушали, когда ехали вместе на море. Теперь — без него. И без сожалений.
Скоро будет Тбилиси. Новая работа. Новая жизнь. Новый кофе.
Алексей остался с мамой. И с фотографией, на которой они ещё улыбаются. Хотя тогда уже всё шло ко дну.
Мария сидела в кафе с панорамными окнами, пила свой стандартный «американо без сахара» и просматривала контракт. Новая команда. Новый проект. И, главное — никто не дышит в затылок фразой: «А ты когда уберёшься в ванной?»
Уже прошло две недели с того утра, когда она вышла с чемоданом. Сначала было странно. Тихо. Слишком. Потом стало свободно. А теперь — приятно. Непривычно приятно, как когда в обуви наконец нет камня, который давил годами.
Телефон завибрировал.
Алексей.
Медленно. С сомнением. Но ответила.
— Алло?
— Маш, привет… Я… я приехал. Я в Тбилиси. Можем увидеться?
Она секунду молчала. Потом очень спокойно:
— Нет.
— Подожди, не вешай трубку. Я… уволился. Я снял квартиру. Я хочу всё начать заново. С тобой. Без мамы. Я прозрел, Маш.
— Угу. Прозрение — удобная штука, когда ты один и у тебя нет чистых носков.
— Это не так. Я реально всё понял. Пожалуйста, хотя бы кофе?
— Алексей, ты знаешь, что такое «поздно»?
Он замолчал. Потом тихо:
— Ты была права. Она меня сломала. Но ты… ты была моей последней нормальной частью.
— Нет, Лёш. Я — не запчасть. Я — человек. Я не жду, чтобы меня прикрутили обратно к кому-то, кто однажды струсил. У меня теперь другая жизнь. И да, здесь в холодильнике тоже нет борща, но знаешь, что есть? Уважение. И покой. А это, как оказалось, важнее котлет.
Щёлк — и гудки.
Алексей стоял у вокзала. Телефон в руке, глаза — в пол. Вокруг — чужой язык, чужие люди, чужая страна. Он не знал, зачем прилетел. Наверное, думал, что всё получится. Что любовью можно замазать трусость.
Но любовью нельзя вылечить слабость. Особенно — хроническую.
Тем временем, в родной квартире, Ольга Петровна звонила сыну каждый вечер. Без ответа. Писала «Ты поел?» и «Как ты там без меня?».
А потом однажды вышла во двор. Там, у лавочки, сидела соседка — Вера Семёновна, та самая, которую раньше Ольга Петровна презирала за глупую стрижку и вечно сломанный телефон.
— Ну что, Олечка, как твои дела?
— Алексей не звонит, — честно сказала Ольга Петровна. — Улетел к этой вашей феминистке.
— А ты рада?
— Нет… — голос дрогнул. — Я думала, он вернётся.
— Вернётся — но уже не в твою квартиру. Ты же хотела взрослого мужчину? Вот он и стал. Только теперь — не твой.
Ольга Петровна молча кивнула. Села рядом. И впервые за много лет не начала рассказывать, как правильно делать котлеты.
Неделя спустя.
Мария получала доступ к корпоративным аккаунтам. Улыбалась. Разговаривала с новыми коллегами. На обед брала хинкали с грибами — и никто не осуждал, что без мяса. На входе ей сделали пропуск с новой должностью. Creative Lead.
Никто не спрашивал, чья она жена.
Никто не открывал дверь без стука.
Никто не включал «Первый канал» в семь вечера «потому что новости».
В один из вечеров Мария сидела в баре. Напротив — молодой мужчина. Приятный. Сдержанный. Сложно сказать, к чему ведёт, но разговоры текли легко. Без споров, кто как должен резать сыр. Без пассивной агрессии на тему «у тебя нет вкуса». Просто — два взрослых человека. На равных.
— Ты замужем? — спросил он.
— Была. Но теперь — нет. Я развелась с человеком, который женат на маме.
Он рассмеялся.
— Сильная. Ироничная. Честная. Опасная женщина.
— Спасибо. Я стараюсь.
Она допила коктейль. И впервые за долгое время поняла — вот оно. Всё. Закончилось. Не трагично. Не с фейерверком. А просто — ушло, как прошлая погода.
Тем временем в Москве.
Алексей открыл почтовый ящик. Там лежал конверт. Судя по почерку — от Марии.
Он открыл. Внутри — справка о разводе. И записка:
«Я простила. Но я больше не та, к которой ты можешь вернуться. Заботься о себе. И, пожалуйста, не зови следующую женщину “идеальной” только потому, что она терпит тебя и твою маму. Удачи.»
Он сел на скамейку. Закурил. И подумал: “Вот теперь — точно всё.”
Конец. Статьи и видео без рекламы
С подпиской Дзен Про
