Жара стояла такая, что даже кондиционер в офисе сдался и начал дышать тяжело, как бухгалтер в майские на даче. Наталья вытерла шею влажной салфеткой, вздохнула и решила: ну его, этот рабочий день. Всё равно ни мозг, ни клавиатура не справляются. Да и к Павлу под вечер собиралась. Обещал ужин, как в старые времена, с вином и даже тостами. Интересно, будет ли «за любовь»?
Она вышла из метро, как будто из микроволновки. Дом встретил тишиной — редкость для Павла. Обычно телевизор орёт, как свекровь на даче. А тут… Ни мультиков, ни храпа. Только голоса из спальни. Не телевизор. Разговор. Один — знакомо гнусавый: брат его, Игорёк, вечно с проблемами. Второй — Павел. Третий, как водится, самый главный: свекровь. Даже по телефону она умудрялась перекрывать двух мужиков. Видимо, кричала с кухни через громкую связь.
Наталья замерла в коридоре. Сначала от неожиданности. Потом — чтобы не мешать. И в какой-то момент стало ясно: она мешает. Им. В их семейных финансовых интригах.
— Ты же сам говорил, Наташка и так особо не вписывается… — говорил Павел, вполголоса, но уверенно. — Да, она просто живёт, как бы… параллельно, — вторил Игорь, с таким видом, будто Наталья — это старая мебель, которую можно выставить на Авито, но не срочно. — Я тебе так скажу, Паш, — голос матери прозвучал резко. — Жена — это дело наживное. А брат — один. И если не поможешь ему сейчас, завтра уже не будет кому помогать тебе. Понял?
Наталья, конечно, поняла. Всё. Даже больше, чем хотела. И особенно — когда Игорь озвучил, что можно, мол, взять кредит под залог квартиры. Той самой, за которую они с Павлом семь лет платили ипотеку. Где каждая розетка была выбрана Натальей. Где каждый скрип в полу знал её шаги.
Она вошла в спальню медленно. Без истерик. Просто включила свет. Муж вздрогнул, как пойманный за руку школьник. Телефон упал на кровать, а свекровь на том конце что-то заорала, но уже в никуда.
— Ты чего дома? — Павел пытался держаться спокойно. Как хирург, которого застукали за карточной партией в операционной.
— А ты чего? — Наталья смотрела прямо. — Продажу меня обсуждаете или пока только на стадии оценки ущерба?
Игорь, не успев отключиться, нервно засмеялся.
— Да ты чего, Наташ… Мы просто обсуждали, как помочь…
— Тебе? — перебила она. — Помочь тебе — это пожертвовать моей жизнью? Моим домом? Моими нервами?
— Ну не начинай, Наташ… — Павел вскинул руки. — Это просто разговор. Ничего ещё не решили.
— Ты знаешь, что по закону нельзя заложить квартиру без моего согласия? Или ты решил, что в твоей семье закон — это мама?
Она подошла к нему вплотную. Пахло мятой и страхом. Его страхом. Её — уже нет.
— Ты в курсе, Паша, что за двадцать лет брака ты первый раз обсуждаешь с кем-то что-то серьёзное — без меня? И обсуждаешь, как избавиться от части имущества. Которое я, между прочим, выплачивала, пока ты шёл за братом по его вечному пути: от ставки к займу, от женщины к другой…
Павел сел. Как будто не на кровать, а на приговор.
— Я просто хотел помочь. Он же брат…
— А я тебе кто? Коммунальное недоразумение? Я твой брак или твоя ошибка, Паша?
Он молчал. Смотрел куда-то в пол, где пятно от красного вина годичной давности выглядело сейчас особенно символично.
— Собирайся. Завтра ты поедешь с Игорем к маме. Живи там. Втроём вам будет весело. Обсуждайте кредиты, залоги и мою никчёмность, пока будете есть её фирменную селёдку под шубой.
— Ты что, выгоняешь меня из дома?
— Нет, Паша. Я тебя просто возвращаю туда, где тебе уютнее. Где ты важный. Где ты — сын и брат. А здесь ты — никто, если ты не мой муж. А ты им сегодня быть перестал.
Вечером Наталья долго смотрела на холодильник. Внутри было полбанки оливок, два яйца и бутылка вина. Вино победило.
Она налила себе и села в тишине. Впервые за много лет — в настоящей тишине. Без мужских разговоров о долге. Без звонков от мамы Паши. Без вины.
Лето было жаркое, но Наталья вдруг поняла: холод может быть спасением.
Утро началось не с кофе, как любила Наталья, а с телефонного звонка. Свекровь. На экране мигало имя, написанное когда-то с наивным оптимизмом: «Мама Паши». Вот уж кого Наталья никогда не называла мамой, даже по пьяни.
— Да, слушаю, — голос у неё был сухой, как лист заляпанной инструкцией по ипотеке.
— Наташа, ну не делай трагедии. Мы ж ничего такого… Просто думали вслух. А ты сразу — в позу. — Тон был, как всегда, обвинительно-утомлённый, как будто Наталья испортила им воскресный борщ своей обидчивостью.
— Знаете, Валентина Аркадьевна, — медленно проговорила Наталья, — вот вы двадцать лет думали, что я «не такая». Терпите теперь «такую».
И сбросила.
Через час она уже стояла на пороге свекровиной квартиры — той самой, где стены слышали всё: как Павел в тринадцать лет пытался курить в ванной, как Игорь занимал деньги под холодильник, а Валентина Аркадьевна с той самой интонацией командовала: «Резать — не дожидаясь перитонита».
Открыла сама свекровь. В халате. С бигудями, будто Наталья приехала сниматься в советском сериале про «тяжёлую бабью долю».
— Ну, здравствуй, пришла устраивать сцену? — язвительно.
— Нет. Пришла сказать: теперь, когда вы с сыновьями делите мою квартиру — делите без меня. Я подаю на развод.
Свекровь застыла. Потом, конечно, попыталась взять себя в руки.
— Ты что, Наташ? Из-за этого?
— Да не из-за этого, Валентина Аркадьевна. А из-за всего. Из-за вашей вечной семьи, где я — как гарнир к мясу. Под настроение. Сегодня рис, завтра гречка, а послезавтра и вовсе не подают.
— Да ты просто ревнуешь!
Наталья хмыкнула:
— К вам? Нет, не ревную. К мужу — уже нет. К вашему влиянию — когда-то да. Сейчас — только удивляюсь. Как вам удалось двадцать лет нами управлять. И как я позволила.
Из соседней комнаты вышел Игорь. Без майки, с выражением лица «опять натянули плед откровений».
— Ты чё орешь, Натаха? Спать мешаешь…
— А ты чё, в гости ко мне собрался жить? Или как?
Игорь зевнул:
— Слушай, ну ты серьёзно всё это воспринимаешь? Это же просто жильё. Ну подумаешь — заложим. Потом выкупим. Ты ж с работы не увольняешься.
— Да, но теперь я увольняюсь от вас. Всех троих. С этого цирка. С должности «жена спонсора вашей семейной мечты».
— И что теперь? — вмешалась свекровь. — Павел — ни с чем?
— А Павел как раз — с вами. Вот и поживите. Вы так похожи, вам будет комфортно. Только, Валентина Аркадьевна, пожалуйста, научите его хотя бы пельмени варить. А то ведь без меня совсем растеряется.
Она развернулась, как в дешёвой мелодраме, где героиня уходит с высоко поднятой головой. Только в жизни всё не так: каблук застрял в ковре, и Наталья едва не упала. Ну хоть в тапках была. Символично.
В ЗАГСе, где подавала заявление, спросили:
— Причина развода?
— Предательство, покрытое семейными обязательствами.
Девушка за стеклом кивнула, как будто это в их базе частая строка.
Прошло два месяца.
Квартира осталась за ней — по суду. Павел даже не сопротивлялся. Сказал только:
— Я не думал, что ты так легко отпустишь всё…
Она рассмеялась:
— А ты не думал. Вот в этом вся разница между нами. Я — думаю. Ты — исполняешь указания. В основном мамины.
Он уехал к ней. Потом, правда, звонил. Несколько раз. Пару раз даже стоял под дверью. Цветы, духи, кольцо — поздно. Наталья поставила домофон с камерой и стала любить тишину.
Сначала было странно. Никто не бурчит из ванной. Никто не забыл включённый чайник. Никто не зовёт посмотреть, как «Зенит» проигрывает. Но через неделю она обнаружила, что впервые за двадцать лет спит с открытым окном. И не просыпается от нервного кашля.
А однажды на лестничной клетке встретила соседа с третьего этажа. Того самого, который всегда ходил мимо неё, как тень.
— Вы теперь одна, да? — спросил он.
Она усмехнулась:
— А вы, случайно, не брат мужа? А то у меня на таких аллергия.
Он рассмеялся.
— Нет. Я — вдовец. И кофе варю сам.
Но это уже другая история.
Финал.
