Настя не отвечает. Только глядит мимо.
Валентина садится. Одеяло кладёт рядом. На колени ставит сумку. Достаёт другой пирог. Маленький, в пластиковой форме.
— Я пекла, специально для вас. Он же говорил, что у вас всё хорошо… Что вы вчетвером на море хотите летом… Он же…
Она вдруг теряет дыхание. Как будто лестницу долго поднималась. Настя подходит. Но не касается. Просто ставит рядом чай.
В комнате тихо. За окном — гудит старый троллейбус. Настя стоит у окна. Валентина сидит, не шевелясь. У каждой — своя тишина.
Дверь хлопнула с характерным щелчком — Пётр всегда захлопывал её с силой, будто напоминая о себе. Вошёл бодро, в куртке с меховым воротником, с пакетом мандаринов и газетой под мышкой.
— Ну, здравствуйте, красавицы! Вот я и с добычей! Мандарины — абхазские, сладкие. Как в детстве.
Он разулся, повесил куртку, прошёл на кухню. Там — тишина и три взгляда. Один — усталый, Настин. Другой — тревожно прямой, Валентинин. А третий — радостный, детский: Саша, услышав голос деда, бросил печенье и кинулся ему навстречу, вцепился в штанины, как в дерево, и задрал голову, сияя глазами.
— Чего замолчали? — Пётр не понял. — Я не вовремя?
— Павел… — начала Валентина, но голос соскочил. Она посмотрела на Настю, будто просила разрешения.
— Павел ушёл, — сказала Настя. Спокойно, будто сто раз это повторяла. — Три месяца назад.
Пакет с мандаринами мягко шлёпнулся на стол. Газета — следом. Пётр сел. Помолчал. Долго смотрел в окно, как будто там искал объяснение.
— Вы что тут по-вашему натворили? — вдруг громко. — Да ты ж его довела, Настя. Давила, пилила, как гвоздь в дерево. Я его по голосу не узнавал — он домой шёл, как на каторгу!
— Пётр, — тихо сказала Валентина.
— А что, Пётр? Что? Всё шито-крыто, а теперь — здравствуйте! Ты его просто… — он махнул рукой. — Испортила.
Настя не ответила. Только взяла чашку, отнесла к раковине. Но в комнату не ушла. Стояла спиной, будто думала — уйти или остаться.
Валентина молчала. Лицо побледнело. Она поднялась, подошла к Петру, сжала ему плечо. Тот отреагировал не сразу.
— Он сказал мне, что у них всё хорошо. Саша здоров, Настя молодец, планируют отдых. Ты понимаешь, что он врал? — её голос срывался. — Мне. Матери.
Пётр поднял глаза. И впервые не знал, что сказать.
— Я… Я думал… — Он запнулся. — Он же не ребёнок. Сам решает. Может, у него кто-то…
— У него давно кто-то, — сказала Настя, не оборачиваясь. — Он живёт с ней. С той самой, с работы. С которой переписывался в ванной.
Пётр встал, пошёл на балкон. Закрыл за собой дверь. Сигарета зажглась в сумерках, как маяк. Он не курил при внуке. Но сейчас — закурил.
— Я позвоню ему, — сказала Настя. — Пусть сам объяснит.
Валентина ничего не ответила. Только закрыла глаза.
