На суде Людмила Григорьевна сидела с выражением невинной жертвы.
— Они всё сломали! Там нельзя жить! Они выдрали окна! Безумцы!
Судья, пожилая женщина, внимательно слушала обе стороны. Когда Игорь разложил на столе папку с распечатками, фото, сметами и банковскими переводами — лицо судьи изменилось:
— Так. Вы утверждаете, что всё это строилось вами?
— Не утверждаю. Подтверждаю. Могу показать счёт-фактуру на забор, номер склада, где хранится беседка. Вот фото с датой, где я монтирую лестницу. Мать сказала: «Забирайте дачу, потом оформим». Мы поверили. Доверие — не преступление, верно?
Судья долго листала документы. Потом взглянула на Людмилу Григорьевну:
— Вы согласны, что всё это строили они?
— Ну… да. Но теперь это МОЁ! По бумагам!
— Уважаемая, — судья устало сняла очки, — имущество, построенное за чужой счёт, без согласия ответчика на отказ от компенсации, признаётся улучшением, подлежащим возмещению. Вы обязаны выплатить сумму, равную стоимости всех улучшений. Или… отказаться от собственности. Передать дом в собственность сына. Выбирайте.
Людмила Григорьевна вспыхнула:
— Да чтоб вы все подавились этой дачей! Забирайте! Мне она не нужна! Не нужна!
Через три месяца они стояли на старой бабушкиной даче. У Ольги ныло сердце при виде разорённого участка. Дом пустой, без окон, но уже их. По-настоящему, по документам.
Игорь опустился на крыльцо. Смотрел на землю, где когда-то стояли качели.
— Веришь ли… даже не радуюсь, — сказал он жене.
— Знаешь, а я радуюсь. Не даче — справедливости.
Он кивнул. Иногда дом — это не стены. Это место, где тебя не предают. И если ради этого придётся всё выстроить заново — значит, оно того стоило.
Хлопот прибавилось. Супруги продали свой новый участок с фундаментом, деньги вложили в восстановление «бабушкиной» дачи.
Осень была холодной. Дом и участок, наконец, привели в порядок: вернули лестницу, поставили новые окна и двери, друзья помогли наново смонтировать беседку и зону барбекю. Уют вернулся, но отношения — нет. С родителями Игорь не разговаривал. Ольга тоже молчала: не хотела напоминать мужу о боли, которую ему причинили.
И вот в один из серых субботних дней, когда они вместе настраивали отопление, раздался звонок в калитку.
— Кто там?.. — Игорь выглянул и застыл.
— Я могу зайти? — Людмила Григорьевна говорила спокойно, с интонацией, содержащей и сожаление, и что-то ещё.
— Что тебе надо? — спросил Игорь, не открывая калитку.
— Поговорить. Как мать с сыном. Я одна.
Ольга вышла следом. Встала рядом с мужем. Молча.
— Вы победили. Да, всё оформили. Да, по суду. Но скажи честно, Игорь… — голос матери стал мягким. — Ты правда считаешь, что мы заслужили такое отношение со стороны единственного сына?
— Мама, ты пришла сейчас за чем?
— Тогда слушай. Да, считаю, что вы заслужили. За ложь. За то, что предали. За то, что пошли в суд против своего сына. За то, что использовали нас, как бесплатную рабочую силу.
— Это ты так видишь. А я вижу, как мой сын отворачивается от семьи. Единственный сын!
— Семья не там, где ты «единственный». А там, где тебя уважают.
— Вы ведь не просто так пришли. Говорите уже.
Свекровь помедлила. Вытянула из сумки документ.
— Тут не всё так просто. Земля — да. Но при оформлении обнаружился один момент. Дом вы построили без официального разрешения на капитальное строительство. Всё оформлено как времянка. Это нарушение. Если я подам в суд ещё раз…
