Ирина кивнула, села, уткнулась в ладони. Внутри было пусто. Она не чувствовала ничего — ни обиды, ни злости. Только какую-то оглушающую тишину. Как после сильного удара.
Ночью не спала. В голове крутились сцены — те же слова, те же интонации, день за днём. Не только про варенье. Про всё. Как он кричал, когда она неправильно закрыла окно. Как отмахивался, когда она болела. Как смеялся, когда она расплакалась из-за теста на беременность.
Утром Наташа поставила на стол тарелку каши.
— Поешь. Тебя будто не было.
Ирина взяла ложку, но есть не могла. Только смотрела в одну точку и чувствовала, как что-то внутри начинает меняться. Медленно, очень медленно — но необратимо.
Она ушла. И будто впервые за много лет — сделала это по своей воле.
Первые дни были как в тумане. Наташина квартира — крошечная, с постоянно капающим краном и скрипучей дверцей в шкафу — казалась одновременно убежищем и капканом. Ирина почти не ела, не расчёсывалась, не включала свет без надобности. Наташа сначала мягко тормошила, потом резко обрывала: «Ира, очнись. Ты ушла не на пару часов. Тут надолго, если ты сама не определишь, куда дальше».
Телефон она держала без звука. Антон не звонил. Писал коротко и зло — «Тимофей спрашивает, кто ты теперь для нас», «Ты деньги скинешь на садик?», «Когда вещи заберёшь?». Она не отвечала. Только просматривала фото, которые он пересылал — сын на горке, сын завтракает, сын рисует. Лицо у Тимофея — усталое, глаза — без искры.
Через пять дней он позвонил.
— Я не справляюсь, — сказал он. — Где носки Тимофеевы? Как эта стирка включается? Он не ест кашу. Говорит, ты варишь по-другому.
Голос у него был тихий, не злой. Почти растерянный.
— Каша на воде, манка. На литр — три ложки. Носки в нижнем ящике. Машинку включи на «дневную», тридцать градусов, кнопка слева. Без кондиционера.
Она кивнула, хотя он этого не видел.
Вечером позвонил сын.
— Мам, а ты домой когда?
— Я не знаю, Тимка. Пока ещё не решила.
— Папа сегодня опять забыл про рисунки в садик. И сосиску в чай бросил. Смешной.
Ирина улыбнулась сквозь слёзы. Как же скучала по нему. Скучала по запаху его волос, по тому, как он прижимается носом в плечо, как тихо шепчет перед сном: «Ты у меня самая-самая».
Наташа заметила это и молча передала Ирине контакты психолога. Ирина записалась. Сначала просто, чтобы «отбыть номер». Но уже после первого разговора вдруг прорвало. Оказалось, что внутри накопилось столько унижения, страха, выученной беспомощности, что с трудом находились слова.
— Вы не виноваты, — говорила психолог, спокойно. — Вы просто долго притворялись, что это норма.
