Об измене мужа Татьяна узнала случайно. Как это обычно бывает, жены узнают о неверности супругов последними. Только потом Татьяна поняла, что означали все эти странные переглядывания коллег и шепот за ее спиной. Ни для кого в коллективе не было секретом, что лучшая Танина подруга Вера завела роман с Вячеславом. Татьяна об этом не догадывалась.
Узнала она обо всем в тот вечер, когда внезапно вернулась домой. Татьяна уже несколько лет работала врачом в стационаре. В тот день она должна была дежурить в ночную смену. Но в конце рабочего дня к Тане обратилась с просьбой молодая коллега Лена:
— Тань, не могла бы ты со мной поменяться дежурством. Я отработаю сегодня, а ты за меня в субботу. Если, конечно, у тебя нет других планов. У меня сестричка замуж выходит. В субботу свадьба.
Татьяна согласилась. Лена была приятной, отзывчивой девушкой. Да и свадьба — причина уважительная.
Поздним вечером Татьяна возвращалась домой в приподнятом настроении – она хотела устроить сюрприз для мужа. Но сюрприз ожидал ее.
Едва войдя в квартиру, Татьяна услышала голоса, доносившиеся из спальни. Один голос принадлежал Славе, а второй… Его она тоже узнала, просто не ожидала услышать в такое время, в такой обстановке. Это был голос ее лучшей подруги Веры. То, что Таня услышала, не оставляло сомнения в характере отношений этих двоих.
Татьяна вышла из квартиры так же тихо, как и вошла. Ночь она провела в стационаре совершенно без сна. Как она теперь будет смотреть в глаза коллегам? Все всё знали, а она была ослеплена своей любовью к Славе, доверяла ему безоговорочно. Муж был смыслом ее жизни. Ради него она готова была на многое. От своей мечты о ребенке Тане пришлось отказаться. (продолжение в статье)
Надежда Сергеевна сидела в старом плетёном кресле на веранде, неторопливо перебирая малину, собранную на рассвете, когда роса ещё искрилась на листьях. Каждая ягода — тёмно-рубиновая, налитая сладким соком — ложилась в глиняную миску с еле слышным стуком. Июньское солнце затейливо пробивалось сквозь резную листву яблонь, разбрасывая по выцветшим доскам веранды причудливые узоры теней и света.
В воздухе стоял особый дачный аромат — смесь нагретой солнцем травы, перезрелых яблок, садовых цветов и свежевскопанной земли. Всё это, вместе с заливистым детским смехом, доносившимся из глубины сада, создавало ту особую атмосферу летнего блаженства, о которой Надежда мечтала всю долгую московскую зиму.
Она отвлеклась от малины и с улыбкой посмотрела на племянников. Дима и Катя, словно воробьи, носились по участку с водяными пистолетами, обливая друг друга и взвизгивая от восторга, когда холодные брызги попадали за шиворот. Их тонкие фигурки мелькали между яблонями и кустами смородины, и от этой незатейливой детской радости Надежда почувствовала, как что-то давно забытое просыпается в её душе.
«Именно о таком лете я грезила всю эту бесконечную зиму», — подумала она, вытирая о передник руки, покрасневшие от малинового сока. О спокойных днях на даче в окружении родных, о неспешных разговорах с сестрой, которые затягиваются до глубокой ночи, о запахе свежих овощей с грядки и ароматного чая, заваренного с листьями смородины и мяты. Теперь эта мечта воплотилась в реальность, и Надежда наслаждалась каждым мгновением.
— Юля, будешь ещё чаю? — крикнула она в сторону кухни, где сестра, напевая что-то себе под нос, готовила обед.
— Нет, спасибо, — донеслось в ответ. — Я тот пирог собираюсь печь из твоей смородины. Как думаешь, нормально получится?
— Ты же знаешь, у тебя всегда всё получается вкусно, — Надежда отставила миску с малиной и потянулась, разминая затёкшие плечи. — Я даже завидую твоим кулинарным способностям.
Юля выглянула из кухни, вытирая руки о старый цветастый фартук. Её светлые волосы были собраны в небрежный хвост, выбившиеся пряди обрамляли лицо, на котором играла лёгкая улыбка. Тонкая морщинка между бровей — след недавних переживаний — почти разгладилась за эти две недели на даче.
— А ты многое другое умеешь, сестрёнка, — сказала она, подходя к Надежде и беря несколько ягод из миски. — Например, выращивать вот такую чудесную малину. Ух, какая сладкая! И вообще, спасибо тебе за приглашение. Дети в восторге, да и я наконец-то отдыхаю душой.
Надежда кивнула, ощущая тёплую волну признательности. Когда три месяца назад она позвонила сестре и предложила приехать на дачу на всё лето, то и представить не могла, что всё сложится так удачно. Тогда Юля только развелась с мужем, дети переживали расставание родителей тяжело, особенно Дима — начал заикаться, замкнулся в себе. А теперь, глядя на него, беззаботно смеющегося, подвижного, живого, Надежда понимала, что поступила правильно.
Юля с детьми приехала в начале июня, и дача сразу наполнилась жизнью. Дети помогали по мере сил: поливали грядки, пропалывали сорняки, собирали ягоды. Юля по вечерам готовила на всех ужин, и они засиживались на веранде, пили чай и разговаривали до глубокой ночи. Надежда узнала сестру заново — не городскую, напряжённую, измотанную скандалами, а спокойную, светлую, с искрящимися глазами.
— Как там Виктор? Приедет на выходные? — спросила Юля, присаживаясь рядом в соседнее кресло, которое тихо скрипнуло под её весом.
— Должен приехать, — Надежда вздохнула и отвела взгляд. — Хотя последнее время он какой-то напряжённый. Работа, наверное...
— А может, ему не нравится, что мы тут у вас так надолго устроились? — Юля нахмурилась, и знакомая морщинка между бровями стала глубже. — Ты скажи, если что, мы можем и домой вернуться.
— Что ты такое говоришь?! — Надежда даже подпрыгнула в кресле, отчего оно угрожающе затрещало. — Витя нормально относится к вашему приезду. Даже с Димкой в футбол играл в прошлые выходные, помнишь?
Юля улыбнулась, вспоминая, как её сын гонял мяч с дядей Витей, а потом с гордостью рассказывал всем, что забил ему три гола. Дима смеялся тогда, запрокинув голову, и впервые за долгое время не заикался, когда говорил.
— Да, это было здорово, — согласилась она. — Просто мне кажется, что мужчины иногда скрывают своё недовольство. А потом оно вылезает в самый неподходящий момент.
— Ну, мой Витя не такой, — Надежда пожала плечами, стараясь говорить уверенно. — Если что-то не нравится, он сразу говорит. Так что не выдумывай, — она помолчала и добавила: — Лучше расскажи, Саша звонил?
Лицо Юли слегка помрачнело, как всегда при упоминании бывшего мужа. Она машинально провела рукой по волосам, словно хотела спрятать за этим жестом своё волнение.
— Один раз спрашивал, как дети, — она запнулась. — Знаешь, иногда я задумываюсь: а правильно ли мы поступили? Может, нужно было пытаться сохранить семью ради детей?
— А потом что? — Надежда взяла сестру за руку, почувствовав, как та похолодела. — Всю жизнь терпеть его загулы? Нет, ты всё правильно сделала. Детям нужна здоровая обстановка, а не скандалы до утра.
Юля кивнула и посмотрела на своих детей, которые теперь сидели под старой развесистой яблоней и что-то увлечённо рассматривали в траве. (продолжение в статье)
— Извините за мою корову! Опять жрёт без меры! — Голос Арсения, обычно бархатный и уверенный, на этот раз прозвучал, как удар хлыста по лицу, разрывая в клочья праздничную атмосферу, боль от которого ощутил каждый. Анна замерла с вилкой в руке, превратившись в изваяние из стыда и неверия. Ломтик ветчины, аккуратно нанизанный на зубцы, так и не долетел до хрустальной тарелки, застыв на полпути. Она, такая хрупкая, будто сотканная из осенней паутины, сидела напротив своего мужа и чувствовала, как на неё устремляются десятки глаз — колючих, сочувствующих, шокированных. Её собственное тело внезапно стало чужеродным, неподъёмным, а сердце забилось где-то в горле, перекрывая воздух. Максим, лучший друг Арсения, поперхнулся дорогим шампанским, и золотистые пузырьки зашипели в его бокале, словно разделяя возмущение. Его супруга, Вероника, сидевшая рядом, открыла рот в идеальной окружности изумления, но ни единый звук не смог преодолеть кома неловкости, застрявший в горле. За роскошным столом, ломившимся от яств, повисла та самая оглушительная тишина, которая густеет, как кисель, и в которой даже шелест собственных ресниц кажется предательским шумом. — Арсений, ты что это такое говоришь? — Максим первым нашёл в себе силы нарушить гнетущее молчание, его голос прозвучал хрипло и неуверенно.
— А что такое? Правду теперь говорить нельзя? — Арсений с театральным изяществом откинулся на спинку своего массивного венецианского стула, явно довольный произведённым эффектом. Его взгляд, скользнувший по гостям, искал одобрения. — Моя дурочка опять набрала лишнего, просто стыдно с ней на люди показываться! Словно на трёх человек готовила, а не на гостей.
Анна сидела, заливаясь алым румянцем. Но это был не румянец стыда — это была жгучая волна унижения, сжигающая изнутри. Слёзы, едкие и предательские, подступили к глазам, но она привычно, до автоматизма, втянула их обратно, заставив раствориться в глубине души. Она научилась этому искусству за три года замужества. Сначала плакала в подушку, потом — в ванной, а потом слёзы просто… иссякли. Какой в них смысл, если они лишь распаляют обидчика? — Да брось ты, Арсений, — неуверенно пробормотал Сергей с другого конца стола, пытаясь спасти тонущий корабль вечера. — Анечка у тебя просто красавица, душу греет.
— Красавица? — Арсений фыркнул, и его смех прозвучал фальшиво и резко, как скрежет металла. — Ты её, что ли, без всех этих косметических обманов видел? Утром, так, простая, серая? Я, бывает, проснусь и аж вздрогну: кто это тут рядом улёгся? Откуда такое чудо-юдо взялось?
Кто-то из гостей нервно, сдавленно хихикнул, тут же замолчав под тяжёлым взглядом Вероники. Кто-то с внезапным рвением уткнулся в тарелку с салатом, изучая узоры из майонеза. И в этот момент Анна поднялась. Медленно, как во сне, будто каждое её движение давалось невероятной ценой, отрывая от стула частичку её самой.
— Я… я в уборную, — прошептала она так тихо, что слова едва долетели до окружающих, и, не глядя ни на кого, вышла из гостиной, унося с собой остатки своего растоптанного достоинства.
— О, обиделась! — с самодовольным видом констатировал Арсений, разводя руками. — Ничего, привычное дело. Сейчас вернётся, надует губки бантиком и будет молчать до самого утра. Баб, знаете ли, в ежовых рукавицах держать нужно, а то распускаются, как плесень!
Максим смотрел на своего друга, с которым они прошли плечом к плечу пятнадцать лет — от беззаботной юности до обретённой стабильности, и не узнавал его черты. (продолжение в статье)
