«Лена, она просто хотела помочь,» — попытался успокоить жену Сергей, хотя в душе понимал, что она права. «Мама всегда была немного… настойчивой. Но она желает нам добра.»
«Помочь? Она хотела контролировать! Как всегда! И теперь ты хочешь, чтобы это продолжалось целый месяц? Ты представляешь, что здесь будет? Это же настоящий ад! Она будет вставать в шесть утра и греметь посудой, чтобы показать, какая я неряшливая хозяйка. Будет кормить детей своими пирогами с капустой, хотя отлично знает, что у Кати аллергия. Будет критиковать каждый мой шаг!»
«А что мне делать? Она же моя мать!» — Сергей тоже начал повышать голос, хватаясь за голову. «Я не могу просто сказать ей — извини, мама, поживи на улице, потому что моей жене ты не нравишься!»
«А я твоя жена! И это наш дом! Почему ты всегда ставишь её желания выше моих?» — Елена упёрла руки в бока, глядя на мужа сверху вниз. «Десять лет уже одно и то же! Стоит твоей мамочке позвонить, и ты готов бежать по первому зову!»
«Я никого никуда не ставлю!» — повысил голос Сергей, стукнув кулаком по столу так, что подпрыгнули чашки. «Просто сейчас ей нужна помощь. Неужели мы не можем потерпеть месяц? Всего один месяц, Лена!»
«Мы? Ты хотел сказать — я? Потому что тебе-то она в рот смотрит и во всём поддакивает. А я вечно плохая невестка! Знаешь, сколько раз мне приходилось слышать эти её ‘вот в моё время жены умели и дом содержать, и детей воспитывать, и мужа не пилить’? Проклятый сериал про идеальную семью!»
«Да она уже извинилась за тот случай!» — возразил Сергей, хотя сам помнил, как унизительно это было для Елены — когда его мать при всех родственниках на дне рождения сравнила её с героиней мыльной оперы, стервозной разлучницей.
В коридоре послышались детские голоса — из школы вернулись двойняшки, Костя и Катя. Их звонкий смех резко контрастировал с напряжённой атмосферой кухни.
«Мам, пап, мы дома!» — крикнула Катя, с грохотом скидывая рюкзак в прихожей. «Что на ужин? Я умираю с голоду!»
«Потом договорим,» — процедила сквозь зубы Елена, пытаясь взять себя в руки. «И ради всего святого, если уж решил притащить свою мать в дом, то хоть предупреди заранее, а не ставь перед фактом!»
Весь вечер в доме царила напряжённая атмосфера. Дети чувствовали, что что-то не так, но боялись спрашивать. Они переглядывались, когда мама слишком громко стучала тарелками, а папа только молча кивал в ответ на их рассказы о школе. Обычно он внимательно расспрашивал о каждой мелочи, но сегодня казался погружённым в свои мысли.
Сергей молча смотрел телевизор, не вникая в происходящее на экране. Он думал о матери, о её одиночестве и беспомощности перед коммунальной катастрофой. Анне Васильевне уже исполнилось семьдесят, и хотя она была ещё крепкой женщиной, самостоятельно справиться с ремонтом ей было не под силу. Перед глазами стояла картина: мама в старой шали сидит на скамейке у подъезда, потому что её родной сын не смог найти ей место в своём доме.
А Елена с остервенением драила кухню, словно пытаясь смыть саму мысль о предстоящем визите свекрови. Она натирала до блеска кухонную мойку, представляя едкие замечания Анны Васильевны о том, что «хорошая хозяйка моет раковину дважды в день», и её фирменный вздох разочарования.
Когда дети легли спать, Сергей попытался снова начать разговор. Он подошёл к Елене, всё ещё занятой уборкой, и осторожно положил руку ей на плечо:
«Лен, давай спокойно обсудим… Может, есть какой-то компромисс?»
«Нечего обсуждать,» — отрезала Елена, сбрасывая его руку. «Я сказала — нет. И точка. Нет, мама здесь жить не будет! Даже не проси!» — с этими словами она с грохотом швырнула тарелку в раковину.
«То есть ты даже слушать меня не хочешь?» — в голосе Сергея проскользнули нотки обиды. «Десять лет вместе, а ты не можешь уступить в таком важном для меня вопросе?»
«А ты хочешь слушать меня? Моё мнение тебя вообще интересует, или ты уже всё решил?» — Елена скрестила руки на груди, глядя на мужа с вызовом. В свете кухонной лампы её лицо казалось старше, морщинки у глаз обозначились резче.
