Анна заметила машину сразу. Серебристая «Киа Рио», перекошенная на одно колесо, с торчащей из-под дворника салфеткой. Стекла запотели, но не настолько, чтобы не разглядеть белёсый силуэт внутри. Ну, конечно. Алина. Прям как по расписанию — девять утра, пятница, у Анны выходной, можно позволить себе не краситься и выйти в старом пальто с оторванной пуговицей. И вот тебе на — караул у подъезда.
Анна глубоко вздохнула, поправила шарф и решительно двинулась к двери. Она больше не боялась. Раздражение — да. Стыд — ну, чуть-чуть. Но страх? Смешно. После всех унижений с Иваном, после того, как делили шкаф, диван, даже посуду — что там ей эта Алина?
— Анна Сергеевна! — как из пушки выскочила девушка. Высокая, черноволосая, с чересчур выразительными глазами и потрёпанной сумкой. На ней была та же самая куртка, что и в прошлый раз — дутый пузырь цвета баклажана. Наверное, символ её нового «счастья».
— Алина. — Анна не останавливалась. — Я вас просила не подходить ко мне.
— Но вы же сказали, что если всё совсем плохо — можно! — голос у Алины дрожал, в нем слышалась истерика, которая пока ещё шла под грифом «мило».
— Я сказала, что вы должны обратиться к психологу. Или к своему новому мужчине. Иван же теперь ваш, вот к нему и идите.
— Да он не человек! — выкрикнула Алина, и по щеке её побежала слеза, вызывающе крупная, как будто для рекламы прокладок. — Он лежит на диване с утра до ночи, у него всё болит, всё не так, я готовлю — он недоволен, я не готовлю — «вот твоя Анка хоть борщ варила»!
Анна остановилась. Очень медленно развернулась.
— Простите, вы сейчас сказали… «твоя Анка»?
Алина сглотнула. Да, видно, вырвалось.
— Он так… ну… он упоминает вас. Часто.
— Конечно. Он же теперь — обиженный. Слепой котёнок. Несчастный и недолюбленный. — Анна усмехнулась. — Алина, давайте вы не будете пытаться переклеить мне лейкопластырь на старые раны. Мне хватает своих шрамов. Вы же знали, с кем связываетесь, верно?
Алина молчала. Потом тихо прошептала:
— Я не знала, что он настолько…
— Что, ленивый? — подсказала Анна. — Или эмоционально неуравновешенный? А может, пассивно-агрессивный манипулятор, да?
— Он говорит, что вы его не любили…
Анна вздохнула. Глубоко. Медленно. Улыбнулась как можно мягче — иронично, но сдержанно.
— Алина. Если бы я вас не жалела, я бы сейчас засмеялась. В лицо. Очень громко. Потому что у меня был тридцатилетний брак, в котором я сначала любила, потом надеялась, потом терпела. И, наконец, выжила. С ним. С его хандрой, жалостью к себе, непромытыми кружками и тоннами претензий.
Алина вжалась в капюшон. Видно, ожидала другой реакции. Наверное, сопереживания. Может, даже совместного плача.
— Но… я больше не могу, — пробормотала она. — Я думала, у вас… есть опыт, и вы подскажете…
— Вы в поликлинике, что ли? — перебила Анна. — Подсказать, куда повернуть, какое лекарство принять? Или вы решили, что я — скорая по душевным травмам? Милая моя, я этот диагноз уже лечила. И не один раз. Только теперь я поняла: нельзя лечить тех, кто сам не хочет вылезти из своей ямы.
— А мне некуда идти! — выпалила Алина.
— А это уже не моя проблема, — Анна резко открыла дверь подъезда. — Я была замужем за этим «некуда идти» тридцать лет. И вы, простите, но не имеете права тянуть меня обратно туда, где я с таким трудом закрыла за собой дверь.
Она шагнула внутрь и захлопнула дверь — не хлопнув ею, а именно закрыв, со всей тяжестью накопленного за годы терпения. Алина осталась снаружи, в своей баклажановой куртке и разбитой иллюзии о том, что бывшая жена — это бесплатный справочник по выживанию с недоделанным мужчиной.
Анна поднималась по лестнице, чувствуя, как внутри скребётся раздражение. Она думала, что всё — позади. Что, раз развелась, освободилась от этого бесконечного болота. Но, как оказалось, Иван — как жирный след от масла на кофте: хоть стирай, хоть кипяти — всё равно проступит.
