— А я предупреждала, — сказала Валентина Ивановна, отложив вилку с обиженным видом, будто Полина насыпала ей в тарелку хлорку, а не положила сырник с вишнёвым вареньем. — Я ж тебе говорила, на сковородке нормальные женщины жарят, а не вон на этом… как его… силиконовом круге! Это ж резина!
— Это антипригарный коврик, Валентина Ивановна, — устало уточнила Полина, отодвигая чашку с кофе. Её и без того мутило — не от еды, от присутствия. — И вы не предупреждали, а вставляли свои три копейки. Каждую субботу. Уже два года.
— Вот-вот! — подхватила свекровь, будто ждала команды. — Уже два года ты никак не научишься быть нормальной женой. Всё время какие-то новшества, вся эта… силиконовая дрянь. А ребёнка когда? Мне не восемнадцать, чтобы я с коляской бегала! Антон вообще в курсе, что ты его голодом моришь и кастрюли не знаешь, с какой стороны открываются?
Полина в этот момент пожалела, что не курит. Так удобно было бы встать, взять пачку сигарет, выйти на балкон и запереть дверь. Но балкон был общим — точнее, отбитым Валентиной Ивановной как «пространство для сушки её постельного белья».
— Антон в курсе, что у него взрослая жена, не девочка на выданье, — сдержанно ответила Полина. — И если бы он хотел борщей и кастрюль, то женился бы на вашей подруге Зине, которая ведёт кулинарный блог для одиноких женщин за шестьдесят.
— Ты меня не зли, девочка, — Валентина Ивановна подалась вперёд, и Полина отметила, как морщинки на её лице собрались в один сплошной ком негодования. — Я, между прочим, ради вас автобус жду по сорок минут, потом с пересадкой — только чтобы внуков понюхать. А в ответ — сырники из клейкой пены и оскорбления!
— Внуков? — Полина чуть не рассмеялась. — Да вы же не можете уехать раньше восьми вечера, потому что «Антошенька устал и не может без любимой мамы поужинать». Какой вам ребёнок? Вы его в люльке в кровать с Антоном уложите?
Кухня на секунду затихла. Даже чайник, который обычно шумел как реактивный самолёт, будто прифигел от такого расклада.
— Знаешь что, Полина, — холодно сказала Валентина Ивановна, — не зря Антон мне вчера говорил, что ты у него как чужая стала. Замкнутая, раздражённая, ничего не хочешь. Может, ты там уже кого нашла? С работы? Вон, ты в своём бухгалтерском отделе как в гареме живёшь, я видела — один мужик на десять женщин, и те ещё…
— Стоп! — Полина ударила ладонью по столу. Даже кошка с подоконника сиганула на шкаф. — Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Он вам это говорил? Антон?
— А что? — пожала плечами свекровь. — Мы, между прочим, каждый вечер разговариваем. Я для него — единственный родной человек. Он мне как на исповеди. Вот вчера сидели, он такой: «Мам, я не знаю, что с Полиной. Словно с ней кто-то поменялся. Всё раздражает её, всё ей не так». А я говорю: «Антош, ты потерпи. Она у тебя сложная. Травмированная. Не каждому же быть как Юленька…»
Полина почувствовала, как внутри всё сжалось. Вот оно, пошло. Юленька. Святая, безработная, всеведущая сестра Антона.
— А при чём здесь Юля? — прошипела она, уже не заботясь о тоне. — Юля у вас эталон, да? Ни дня не работала, но зато «душевная» и «все любят». Вы что, готовите мне замену?
