— Ну вот, — вздохнула Валентина Ивановна и поднялась, поправляя шарф. — Я ведь знала. Ты опять всё перевернёшь. А мы ведь думали… Мы с Антошенькой обсуждали. Времени тяжёлое. Юлечка работу потеряла, ей пожить надо где-то, пока не устроится. И вообще — ты не переживай. Она тихая, аккуратная. Не то что ты — с этими своими силиконами и кофемолками.
Полина даже не сразу поняла, что сказала. Слова вылетели быстрее, чем осознание:
— Нет. Никакая Юля тут жить не будет. Это моя квартира. Куплена до брака. У вас даже копейки сюда не вложено. Ни Антон, ни вы.
Валентина Ивановна резко обернулась:
— Всё, что вы слышали. Я говорю — нет. Не потому что Юля плохая. А потому что вы с сыном слишком часто забываете, что я здесь не квартирантка. Это моя территория. И вы тут — гости. Пока зовут.
Повисла пауза. Грозовая, липкая, почти торжественная.
— Ну-ну, — усмехнулась Валентина Ивановна, уже беря сумку. — Посмотрим, что Антон скажет. Думаю, он ещё вспомнит, кто в этой семье важнее. И кто кого тут в квартиру пустил.
Полина осталась одна. Ком в горле стоял такой, будто она пыталась проглотить целую булку, не разжевывая. На душе было мерзко. Гадко. Словно она только что ударила старушку по лицу. Хотя, если разобраться… это старушка давно била её — только не руками, а фразами, уколами и этим взглядом: «ты – временная».
Она поставила чашку под воду, включила кран и вдруг заметила — руки дрожат.
И это была только первая суббота месяца. Антон пришёл с работы поздно. Настолько поздно, что, будь он котом, Полина бы уже успела подать заявление в «потеряшки». Но он не кот. Он — взрослый мужчина с мамой на быстром наборе.
Он снял куртку молча, бросил на пуфик (хотя вешалка рядом, но у него с геометрией были всегда натянутые отношения), прошёл на кухню, где Полина нарочно не включила свет. Пусть почувствует напряжение без слов. В темноте. В паузах. В неразогретом ужине.
— Привет, — наконец пробурчал он, заглянув в холодильник.
— Холодная лазанья справа от молока, — сказала она, даже не поднимая глаз от телефона.
— Ага. Разогревать умеют взрослые мужчины.
Он притих. Слышно было только, как в микроволновке зашуршала тарелка. Потом — тишина. А потом…
— Мам сегодня приходила, — сказал он, как будто между прочим. Мол, как погода: пасмурно и давление высокое.
— Да ты что. А я-то думала, может, кто-то просто открыл дверь своим ключом и начал с порога рассказывать, как отвратительно у нас пахнет кофе.
— Полин, не начинай, — вздохнул он, ставя тарелку на стол. — Ты ведь знаешь, она с добром. Она просто волнуется.
— За кого? За себя? За Юлю? Или за тебя, бедного, которого я, по её словам, морю голодом и, вероятно, заставляю по ночам вытирать пыль с плинтусов?
— Да не кричи ты, — Антон опустил вилку. — Я устал, у меня сегодня день был тяжёлый, и ты опять…
Полина вскочила. Так резко, что даже кошка, мирно спавшая на диване, метнулась в спальню, посчитав, что началась война миров.
— Ты слушаешь свою маму, которая прямо говорит тебе, что твоя жена тебя не достойна, и у тебя хватает наглости сидеть тут и ныть про «устал»?
— Она просто хочет, чтобы всем было удобно, — глухо сказал он. — У Юли сложный период. И это не навсегда. Поживёт немного, и всё.