Но голос дрогнул. Свекровь увидела папку, остановилась посреди комнаты.
Лена разложила документы веером. Печать объёмная, настоящая. Подпись размашистая — та самая, которой Сергей расписывался в школьных дневниках.
— Дарственная. Оформлена год назад.
Римма Павловна рванулась к столу, схватила бумаги. Читала медленно, шевеля губами, как первоклассница. Лицо меняло цвета — от красного к серому, от серого к жёлтому.
— Не может быть! Сын не мог так со мной!
— Не мог? — Лена отошла к окну. — Как вы не могли продать квартиру, не посоветовавшись?
Повисла тишина. Только за стеной телевизор бормотал новости, да где-то капал кран.
— Откуда… — Свекровь опустилась на диван, как подрубленная.
— Сергей рассказал. Помните звонок в больницу? Про «надёжных людей», которые обещали за год утроить капитал?
Римма Павловна смотрела в пол, крутила в руках поддельное завещание.
— Он переживал. Говорил: «Мама снова поверила аферистам». Боялся, что останетесь на улице и переедете к нам. А у нас и так каждый ваш визит — скандал, — Лена села напротив. — Поэтому и подстраховался. Чтобы никто не смог меня выставить.
— Значит, ты всё знала! — В глазах свекрови снова вспыхнуло. — Знала, что я без жилья, и смотрела, как я мучаюсь!
— А толку жалеть? Деньги не вернуть, мошенники растворились.
Римма Павловна поднялась, подошла к балконной двери. Смотрела на двор, где дети играли в футбол. Плечи опущены, вся спесь выветрилась.
— Светка уже намекает, что долго у неё не усижу. Муж её недоволен…
Лена наблюдала за этой женщиной — сломленной, растерянной — и думала о трёх годах унижений. О том, как Римма Павловна учила её готовить, убирать, одеваться. «Сергей привык к порядку», «При мне он ел нормально, не эти ваши салатики».
— Комнату сдам. За пятнадцать тысяч.
Свекровь медленно обернулась:
— То что вы услышали. Но с условиями. Никаких советов, никаких претензий. Живёте, как квартирант — тихо и незаметно.
Римма Павловна долго смотрела на неё. В глазах читалось всё: и обида, и злость, и безысходность.
— Пятнадцать много…
— На рынке за однушку двадцать пять просят.
Кивок получился едва заметный:
— Ладно. А куда деваться-то.
