Анна поставила чашку на подоконник и забыла про чай. В руках — направление в отделение генетики, которое она уже полчаса изучала, пытаясь понять медицинские термины.
— Наследственное заболевание, — сказал врач час назад. — Редкая мутация. Встречается у одного из пятидесяти тысяч. У вас есть дети?
— Дочь. Четырнадцать лет.
— Её обязательно нужно обследовать. При вашем диагнозе она должна быть носителем. Обязательно должна быть.
Эти слова не выходили из головы. Настенька была самым здоровым ребёнком, которого Анна знала. За четырнадцать лет — ни одной серьёзной болезни, даже простуды редко.
Дома всё было по-прежнему: пахло жареной картошкой, на столе лежали разбросанные учебники, из комнаты доносилась тихая музыка. Настенька делала уроки, подперев щёку рукой.
— Мам, что сказали врачи?
— Нужно ещё анализы сдать. — Анна села рядом, внимательно посмотрела на дочь. — Тебе тоже придётся.
— Мне зачем? — Настенька подняла голову, и Анна в очередной раз удивилась: карие глаза. Совсем не такие, как у неё — голубые, как у бабушки. И не такие, как у Максима — серые за очками.
— Для профилактики. Это наследственное заболевание.
— А что это значит — наследственное?
— Передаётся от родителей к детям.
Настенька нахмурилась.
— А если у меня его нет?
Но врач сказал определённо: должно быть. При таком диагнозе у матери — обязательно должно быть.
Вечером Максим разложил на кухонном столе страховые документы. Изучал мелкий шрифт, что-то подсчитывал в блокноте.
— Хорошее покрытие, — бормотал он. — Если понадобится серьёзное лечение, всё оплатят.
Анна смотрела на мужа — знакомые жесты, родинка у левого виска, привычка теребить ручку, когда думает.
— Макс, а ты помнишь, когда Настя родилась?
— Конечно помню. А что?
— Врачи тогда удивлялись, какая она крепкая. Для недоношенной необычно здоровая.
— И хорошо. — Максим поднял голову от бумаг. — А сейчас зачем это вспоминать?
— А твоя мать… она тогда странно себя вела.
— Не помню точно. Но что-то было не так. Она всё время суетилась, с медсёстрами шептались.
Максим пожал плечами.
— Мать всегда переживает за семью. Ничего странного.
Но Анна помнила: Елизавета Петровна тогда повторяла что-то про справедливость, про богатых и бедных. «Одним всё достаётся, другим ничего.» Тогда это казалось просто философскими размышлениями пожилой женщины.
