Мария встала. Медленно сняла фартук, повесила на крючок. Потом подошла к шкафу, взяла коробку с деньгами, пересчитала. Да, пятнадцать нет. И ещё – золотой браслет, который она прятала в конверт. Подарок от мамы, когда та уезжала в Германию. Он тоже исчез.
Она села на диван. Говорить больше не хотелось.
Только тишина. Жесткая, плотная, как пыль после ремонта.
– Маш… – начал он снова.
– Не надо. Лучше скажи своей маме, чтобы вернула деньги. И браслет. И желательно – ключи.
– А я – нет? Мне, по-твоему, приятно копить на чужую коронку? Или это такая новая форма супружеской терапии: ссоры, упреки, а потом романтика в виде макарон без соли?
– Ты несправедлива, – выдохнул он.
Она посмотрела на него. Спокойно. Даже мягко. Но голос был твёрдым:
– Нет, Тем. Справедлива. Просто наконец-то поняла, что справедливость – это не когда всем хорошо. А когда хотя бы мне – не плохо.
И вышла на балкон. Закурила. Хотя бросила три года назад. Значит, дело действительно серьёзное.
А он сел, уставился в тарелку и почувствовал, как слипается в горле не горошина – обида.
В этот момент дверь дрогнула.
– О, а я думала, вы ужинаете! – весело проговорила Вера Николаевна, ставя на тумбу пакет с чем-то шуршащим. – Я тут шпроты купила. Знаешь, Маш, со шпротами всё вкуснее.
Мария медленно повернулась.
– А с браслетом – ещё вкуснее, да?
И вот тут впервые за всё время глаза свекрови чуть дрогнули. Но только на секунду.
– Что за тон, Маша? Ты меня обвиняешь в чём-то?
– Нет, Вера Николаевна. Я просто задаю вопрос. Как человек, у которого, похоже, ничего уже не осталось. Ни денег. Ни браслета. Ни мужа.
И наступила вторая, ещё более глухая тишина.
– Ты… ты это сейчас серьёзно? – голос Веры Николаевны с каждой секундой становился всё выше, тоньше и звонче. – То есть ты меня обвиняешь в воровстве?! Меня?! Мать твоего мужа!
Мария стояла посреди кухни с лицом, будто её только что облили кипятком. Не потому что было больно, а потому что дошло. Всё. До конца. Без остатка.
– Я не обвиняю, – сказала она медленно, чётко, будто диктовала показания. – Я просто спрашиваю, кто взял деньги и браслет. Из нашей коробки. Из нашего шкафа. В нашей квартире. Куда вы приходите по ключу, который ваш сын дал вам без моего ведома. Ну, и так, по мелочи: жрёте нашу еду, комментируете мои ноги и указываете, как лучше «подшить юбку, чтобы не быть как из передачи про нищих».
– У тебя истерика, Машенька. Надо лечиться, а не орать, как базарная баба! – свекровь уже практически визжала. – Я в этой семье вообще святая! Да если бы не я, ты бы ещё лапти в общаге шила!
– Ага. Только я за квартиру плачу. Я еду готовлю. Я на двух работах. А вы, Вера Николаевна, пришли, залезли ко мне в кошелёк и устроили сцену. Как будто это я у вас золото вытащила из вставной челюсти.
– Всё! – заорала свекровь, сверкая глазами. – Я этого терпеть не буду! Ты вообще кто такая?! Ты никто! Ты мне и в подмётки не годишься! Ты думаешь, если у тебя сиськи в бюстгальтере, а не на коленках, то ты сразу королева?! Да у меня таких, как ты, Артём в школе ещё пачками домой водил!
– Мам, – попытался влезть Артём, бледный, как молоко, – может, не сейчас…
– Ага, – съязвила Мария, – давай попозже. Когда она начнёт выносить технику из квартиры.
