— Ну не надо, Вика… — он встал, хотел подойти, но она подняла руку.
— Подожди. Дослушай. Я вчера подумала. Если бы машина была просто машиной, я бы отдала её. Честно. Но она — моя свобода. Мой труд. Моя гордость. Единственное, что у меня никто не отнял. Пока.
— Никто не собирался…
— Да ладно тебе! — она впервые повысила голос. — Вы все давно решили, что я обязана! Что я дойная корова! Молча работаю, молча слушаю, молча отдаю. А если нет — «эгоистка», «чужая», «женщина не такая».
Алексей вздохнул, отошёл. Пошёл ставить чайник.
— Ладно. Не хочешь — не отдавай. Я поговорю с мамой.
— Не надо, — Виктория встала. — Я сама с ней поговорю.
Ольга Петровна, как по заказу, вышла из комнаты в тот момент, когда Виктория подошла к ней с чашкой в руках.
— Здравствуйте, — холодно сказала она. — Давайте поговорим.
— Утро доброе, — буркнула свекровь. — Разговор, конечно, будет про машину, да?
— Нет, — ответила Виктория. — Про меня.
— Ой, Викусь, ну не обижайся ты. Я всё понимаю. Женщины сейчас такие пошли — все в карьеру. Ты не злая. Просто уставшая.
— Я не «уставшая». Я злая. Потому что вы всё время делаете вид, что я здесь временно. Что моё — не моё. Что я вам обязана.
— Да кто тебе такое сказал? — округлила глаза свекровь. — Мы же семья! Всё вместе, всё поровну!
— Правда? — Виктория сделала шаг ближе. — А вы сколько вложили в эту семью? Вы хоть раз заплатили за коммуналку? Или помогли, когда я уставала до полуобморока? Или спросили, как я себя чувствую?
— Не начинай, — фыркнула Ольга Петровна. — Я — мать! Я родила и вырастила. А ты пришлая. Сидела бы и молчала, пока терпят!
И тут внутри что-то сорвалось.
— Терпят?! — Виктория засмеялась. — Вы это вслух сказали? Что я — пока терпят?
— А что? Не врите себе, девочка. Без мужа ты бы тут не сидела. Машина твоя? Ну и катайся одна. Только потом не прибегай!
— Не прибегу. Ни к вам, ни к вашему сыночку, — Виктория спокойно допила кофе. — И знаете, что? Мне не нужна семья, где любовь — это шантаж. Где «родня» — это повод лезть в чужую жизнь. Где уважение заканчивается, когда я отказываюсь быть удобной.
— То есть ты уходишь?! — ахнула свекровь.
— Не «ухожу». Я освобождаюсь. Потому что в этой семье всё общее. А я — не общее. Я — себе. Поняли?
Она пошла в комнату, достала чемодан. Тот самый, с которым когда-то приезжала в эту квартиру, думая, что начинает новую жизнь. Что её будут любить за то, какая она есть. А не за то, сколько денег приносит и что готова отдать.
Алексей стоял в коридоре.
— А если я всё изменю?
— Слишком поздно. Слишком много лет молчания. Я устала. Я не машина, чтобы ездить туда, куда скажут. Я — человек. Женщина. И теперь — свободная.
И она вышла. Не хлопнула дверью. Просто закрыла её за собой. Навсегда.
Через два месяца после ухода Виктория сидела в своей новой квартире — однушке в панельной девятиэтажке, где пахло свежей шпаклёвкой, кофе и независимостью.
