— Ну конечно, — проворчала она себе под нос, — не поддерживаю. Как же. Особенно, когда он берет кредит на новый внедорожник, чтобы «показать себя» на корпоративе.
Телефон в это время молчал. Игорь не звонил. Ни утром, ни вечером. Не писал даже его любимое «ты где шляешься». Елена впервые за долгое время почувствовала: её отсутствие его не беспокоит. И это больно.
На третий день в мастерской она узнала, что наследство включает не только здание и технику, но и долги. Оказывается, дядя, несмотря на любовь к деревяшкам, был не очень с налогами. Павел Сергеевич показал кипу бумаг, и Елена внутренне съёжилась. Но всё же сказала:
— Я возьмусь. Если вы мне поможете.
Он только кивнул. Спокойно, без пафоса. Как будто знал, что она не откажется. А ведь могла. Вернуться домой, сделать вид, что ничего не было. Сказать Игорю, что всё оказалось сложным, запутанным, и не стоит хлопот.
В субботу ей позвонила свекровь.
— Лена, я не хочу вмешиваться, но… Игорь сказал, что ты уехала. Опять всё на него свалится? Ты хоть понимаешь, что у него сейчас клиенты, планы, и ты, как всегда, со своими странностями?
— Всё на него? — голос Елены дрогнул, но она сдержалась. — А вы когда-нибудь видели, как он приходит с работы, ложится на диван и ждёт, пока я разогрею ему ужин? Или как он «планирует» — с друзьями в кальянной?
— Ну ты же знала, за кого замуж выходишь! — вздохнула свекровь. — А теперь вдруг тебе квартира и мастерская дороже семьи?
— Да, — медленно сказала Елена. — Теперь — да.
Это была не просто фраза. Это было решение. Тихое, твёрдое, как гвоздь, вбитый в косяк. Она осталась в Питере. С долгами, пылью, запахом воска и деревянным подсвечником на окне.
Но впервые за много лет — с собой.
Через неделю Елена поняла: мастерская — это не только запах стружки и старинные комоды. Это звонки с утра до ночи, рабочие, у которых хроническое недосыпание и глухое недоверие к «новенькой начальнице», это счета за электричество и вода, которую отключают «по техническим причинам» аккурат в разгар покраски.
А ещё это Павел Сергеевич — с его бесконечным терпением и чаем в эмалированной кружке.
— Елена Николаевна, — говорил он, заглядывая в её кабинет, — нам бы к субботе успеть отреставрировать витрину. Заказчик — городской музей. Не подведём?
— Конечно, не подведём, — отвечала она, хотя по ночам всё ещё глотала валерьянку горстями и прокручивала в голове таблицы с долгами и сметы, в которых разбиралась хуже, чем в китайской грамоте.
Письма от Игоря шли вразнобой. Сначала — «Ты чего выдумала? Вернись!». Потом — «Я понимаю, тебе надо время. Но ты же не бросишь нас». Затем — «Знаешь что, делай, что хочешь. Я тоже не мальчик. Без тебя, может, даже лучше». А вчера — фото новой машины с подписью: «Жаль, ты не со мной. А могла бы ездить рядом».
Она смотрела на эту блестящую бандуру цвета «мокрый асфальт» и думала: что именно я должна была почувствовать? Зависть? Укол сожаления? Вместо этого ей захотелось просто выключить телефон. Или разбить. Или выбросить. Или, лучше, подарить кому-нибудь — тому, кто ещё реагирует на манипуляции.
Вечером в мастерской раздался звонок. В приёмной стояла женщина лет пятидесяти пяти, с пронзительным взглядом и слишком дорогой сумкой для этого места.
