Однажды, поздно вечером, на пороге мастерской появилась девушка. Молодая, с карими глазами и надменной осанкой.
— Здравствуйте. Меня зовут Лена. Я ваша племянница, — сказала она. — Мама сказала, что я должна с вами поговорить. Насчёт наследства.
Елена оцепенела. Племянница. Та самая девочка, которую лет десять назад она видела на похоронах своей сестры. После этого — ни письма, ни звонка. Мать девочки — бывшая жена её двоюродного брата, давно живущая в Москве, — на похоронах заявила: «Раз уж вы такая деловая, забирай мастерскую себе, мне и так забот хватает».
А теперь вот — девочка повзрослела. И пришла.
— Насчёт чего именно? — спросила Елена, не спеша приглашать в кабинет.
— Насчёт квартиры, — спокойно ответила та. — По документам она тоже принадлежала моему отцу. Так что я имею долю. Или нет?
— Долю ты имеешь. Бумаги есть. Никто не спорит, — Елена устало махнула рукой. — Ты пришла с юристом или просто проверить, как тут?
— Я пришла понять, хочу ли я это оспаривать. Или… может, вы как-то по-другому это решите.
Это был шантаж. Молодой, холодный и уверенный. Елена смотрела на эту почти незнакомую девчонку — и вдруг поняла, что с ней говорят её собственные страхи. Ты не заслужила. Тебе это досталось случайно. Сейчас у тебя всё отнимут — как всегда.
— Ты знаешь, что твой отец бросил мастерскую за год до смерти? — спокойно спросила она. — Он не платил рабочим. Не появлялся месяцами. А теперь ты пришла забрать то, что тебе никогда не было нужно?
— А вы уверены, что вам это нужно? — спросила Лена, поднимая бровь. — Или вы просто прячетесь тут?
На секунду воздух стал колючим. И всё же, впервые за долгое время, Елена не почувствовала ни страха, ни обиды. Только уверенность.
— Я не прячусь. Я строю. И если тебе это важно — вот мой номер юриста. Будем решать по закону. Но если ты хочешь поговорить — поговорим, когда ты решишь, кем ты хочешь быть. Хищником или человеком.
Девушка замялась. Сняла перчатки. Потом снова надела. И ушла, не попрощавшись.
Сильные люди уходят без слов, — подумала Елена. — Слабые — тоже. Разница только в том, куда потом деваются последствия.
Через неделю пришло письмо. От Лены. Там было одно предложение:
«Я не буду претендовать на квартиру. Вы явно больше связаны с этим местом, чем я. Спасибо за честность».
Впервые за много лет Елена плакала. Тихо, ночью, на кухне, под гул трамваев за окном. Не от боли. От облегчения. От ощущения, что она теперь действительно здесь. Не как временная гостья, не как держатель документов, а как часть этого города, этих улиц, этой жизни.
Весной мастерская стала расти. Появились новые заказчики. Павел Сергеевич выпросил зону для стажеров. А в подвале — ну конечно, в подвале! — Елена решила открыть выставочную галерею. Для мебели, которую делают здесь. Ручная работа. Старые технологии. Новая жизнь.
В день открытия она пришла одна. Без цветастых лент и пафоса. Просто прошлась между шкафами, потрогала полированную ручку, вдохнула запах масла.
— Вот ты где, — услышала она за спиной голос Павла Сергеевича. — Не хотела праздника — получи хотя бы чай с лимоном. Там тебя уже ждут. Твои.
Она усмехнулась. «Твои». Страшное и прекрасное слово. Оно означало, что кто-то всё же её выбрал. И что она выбрала себя.
