— Я Ирина Анатольевна. Мать Игоря, — сообщила она, как будто предъявила прокурорское удостоверение. — Нам надо поговорить.
— Если вы пришли высказывать своё фи, — Елена взяла с вешалки пальто, — это можно сделать по телефону. Или в WhatsApp. Там даже есть смайлики для этого.
— Сядь, — приказала Ирина, проходя мимо. — Я не в настроении шутить. Ты что, совсем с ума сошла?
— Да нет, пока только в развод подаю, — спокойно ответила Елена, и увидела, как свекровь дернулась всем корпусом.
— Развод?! Ты серьёзно думаешь, что он без тебя справится?
— А вы всерьёз считаете, что он со мной справлялся?
Ирина тяжело опустилась в кресло, не скрывая раздражения.
— Он мужчина. У него работа. У него клиенты, связи, перспективы. Ты — кто? Бабка с досками?
— Архитектор-реставратор, если по трудовой, — Елена сложила руки на груди. — А по сути — человек, который больше не хочет быть удобным фоном для чужих амбиций.
— Ты хочешь остаться здесь? В этой пыльной дыре?
— Здесь мне никто не говорит, что я «ничего не добилась». Здесь люди работают, уважают друг друга и не тянут энергию, как пылесос. Вы знаете, какое это счастье — просыпаться без кома в горле?
Ирина помолчала. Поджала губы.
— Нет. Он меня давно уже потерял. Просто не заметил.
На том разговор и закончился. Свекровь ушла, оставив после себя шлейф дорогих духов и ощущение, будто в помещение вошёл холодный сквозняк. Елена осталась наедине с чайником и Павлом Сергеевичем, который, конечно, всё слышал.
— А вы молодец, — сказал он после паузы. — Не каждый может так отстоять себя. Особенно перед такой… крепкой дамой.
— Я не отстаивала. Я просто наконец призналась вслух в том, что давно уже поняла. И знаете, легче стало.
Он кивнул. А потом, не глядя, добавил:
— А мастерская… Она вас приняла. Это редко бывает. Но чувствуется — вы здесь не случайны.
Не случайна. Эта мысль долго крутилась в голове у Елены, пока она шла домой по Васильевскому. Дождь моросил в лицо, свет фонарей отражался в лужах, в рюкзаке глухо брякнули связки ключей — новые, от квартиры, которую она теперь называла «моей». И всё-таки ей было страшно. Потому что свобода — это, оказывается, не только вдохновение и кофе без графика. Это ответственность. Риск. Точка невозврата.
Уже дома, под гул батареи и шум холодильника, она взяла телефон. Долго смотрела на экран, а потом открыла чат с Игорем. Написала:
«Ты можешь приезжать и забирать вещи. Я решила остаться. Подавать на развод буду через неделю. Удачи тебе».
И не ждала ответа. Просто выключила телефон и пошла наливать воду в чайник. Потому что сегодня, впервые за долгое время, она знала, что делает правильно.
Прошло три месяца. Санкт-Петербург оказался коварным, как и положено городу с историей. Он не бросался на шею, не предлагал уютную подушку или бочонок меда. Он терпеливо ждал: сдашься — или начнёшь дышать в такт. Елена выбрала второе.
Утро начиналось с кофе и переписки с заказчиками. Потом — проверка цеха, разговор с мастерами, редкие ссоры по поводу новых поставщиков (и всё время это «Елена Николаевна, а мы так не делали, у нас всё было по-другому»). А вечером — запах краски, мокрый асфальт под ногами, и Павел Сергеевич, который невозмутимо продолжал называть её «шефом», чем всякий раз вызывал у неё улыбку.
С Игорем они не разговаривали. Он уехал куда-то «в отпуск после развода» — так язвительно написала его сестра, прислав фото с тёплого берега и коктейлем в руке. Вещи он так и не забрал — просто исчез. Как тень, как шум за спиной, который вдруг стих.
