— Аня: «Если всё вложим в дом — хватит на нормальный участок. Ей комнату сделаем. Всё равно ей не долго. Я, если честно, уже устала. Я не такой жизни хотела, Лёш. Съём, долги, компромиссы. Хочу своё. Понимаешь? ХО-ЧУ. Просто реши, будь мужиком, сделай хоть что-то сам. Она уже почти согласилась — просто дожми!»
— Алексей: «Ну да. Потом всё нам останется. Главное, чтоб сейчас не сорвалась.»
Она стояла молча. Сердце колотилось. Потом развернулась. И ушла. Тихо. Никто не заметил.
Ночью Галина почти не спала. Лежала, уставившись в потолок, и думала: а что, если всё-таки ошиблась? Вдруг неправильно поняла? Но голос Ани звучал в голове снова и снова: «Будь мужиком… Она уже почти согласилась… Ей не долго…» — и всё внутри сжималось.
Утром — головная боль, ватные ноги. Впервые за много лет она не сварила себе кашу. Просто сидела с чашкой чая и смотрела на герань. Хотелось плакать, но слёзы не шли. Было какое-то странное чувство: как будто кто-то вынул из неё воздух, и всё, что осталось — пустота и дрожь.
Она надела пальто, завязала шарф и пошла к нотариусу. Очередь, люди, суета. Она не любила всё это. Но справилась. Принесла доверенность, написала заявление об отмене. Нотариус заверил документы и внёс запись об отмене в реестр.
— У вас конфликт с родственниками? — спросил нотариус, глядя поверх очков.
— У меня конфликт с собой. Хочу больше себе не изменять.
После — домой. Устала ужасно, будто не бумаги оформляла, а землю копала. Улеглась на диван, не раздеваясь. Заснула. Впервые — без тревоги.
Прошло три дня. Сначала металась — стоит ли? Сомневалась, пыталась отговорить себя. А потом встала, оделась и, не раздумывая, поехала к нотариусу. Завещание. Простое и ясное: вся квартира — внуку. Всё. Без условий, без посредников. Её жест — в будущее, но и в прошлое тоже. За себя пятнадцати лет, когда она жила ради матери. За себя двадцатипятилетнюю, которая жила ради мужа. За себя сорокалетнюю, которая работала на двух работах ради сына. Теперь — ради себя.
После выхода из офиса нотариуса она долго шла пешком. Голова гудела, ноги будто налились свинцом, но в груди — впервые за долгое время — было ровно. Дома сняла пальто, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. За ним — мокрый асфальт, капли на ветках, уличный шум. А внутри — тишина. Та самая, в которой можно было, наконец, дышать.
