В этом доме, где мы прожили двадцать лет — два десятилетия, наполненных общими воспоминаниями, радостями и горестями. Здесь спят наши дочери, когда приезжают на каникулы, здесь каждая вещь, каждый уголок пропитаны нашей историей, нашей жизнью.
Внутри меня вспыхнула волна возмущения, такая сильная, что казалось, вот-вот перехватит дыхание. Руки непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони до боли, словно пытаясь удержать бурю эмоций, которая грозила вырваться наружу.
– Нет, – сказала я тихо, но отчётливо, с той силой, которую не ожидала найти в себе. – Нет, Костя. Она не останется в этом доме.
Он закончил разговор с врачом и повернулся ко мне. В его глазах мелькнуло удивление — явно он не ожидал, что я буду возражать, что осмелюсь перечить.
– Настя, будь разумной, – начал он тоном, каким обычно объясняют очевидные вещи маленьким детям, словно я была капризной девчонкой, а не взрослой женщиной, его женой. – Врач будет через полчаса. Потом мы решим, что делать дальше.
Но я не могла больше держаться в рамках спокойствия.
– Я сказала нет! – голос сорвался в крик, и я сама испугалась его звучания. За двадцать лет брака я никогда не кричала на Костю, никогда не позволяла себе терять контроль над собой. А сейчас слова вырывались из меня, словно безудержный поток. – Эта… особа не проведет ни минуты больше в моём доме!
– В нашем доме, – холодно поправил он, словно напоминая мне, что это его территория, его правила. – И решаю это я.
Эти слова обожгли меня сильнее кипятка, проникли в самое сердце. Он решает… Как будто моё мнение не имеет никакого значения, как будто двадцать лет совместной жизни не дают мне права голоса в том, кто может находиться в нашем доме.
– Да ты… ты… Да пошёл ты! – вырвалось у меня, и я сама не узнала свой голос. Он прозвучал чуждо, дико, словно я стала кем-то другим на мгновение. – Пошёл ты со своими решениями!
Я разворачиваюсь, намереваясь выйти из комнаты, уйти куда угодно, лишь бы не находиться рядом с ними. Но Костя хватает меня за руку, и воздух вокруг словно сгущается от напряжения…,– Да ты… ты… Да пошёл ты! – вырывается у меня, и я сама не узнаю свой голос, такой хриплый и полный отчаяния.
Я разворачиваюсь на каблуках, намереваясь немедленно покинуть эту комнату, уйти куда угодно, лишь бы не оставаться рядом с ними, не слышать этих слов, не видеть их лиц. Мои ноги уже несут меня к двери, когда вдруг крепкая рука Кости схватывает меня за запястье. Его пальцы сжимаются так сильно, словно пытаются вдавить меня в стену, не давая ни шагу сделать.
– Куда ты собралась? – звучит в его голосе раздражение, смешанное с явным удивлением, будто он не понимает, почему я так взбесилась.
– Отпусти! – вырывается из меня, я пытаюсь вырваться, напрягаю все силы, но хватка слишком крепкая, словно стальная удавка. – Отпусти меня немедленно!
– Не устраивай сцен, – шипит он, сжимая меня одной рукой, словно я какая-то истеричка, которую нужно успокоить. – Ведёшь себя как истеричка.
Эти слова разбивают меня изнутри, словно нож в сердце. Что? Истеричка? Я? После всего, что он со мной сделал? После всего, что я пережила сегодня? После того, как он разрушил моё доверие и заставил меня почувствовать себя никем?
Вся накопившаяся боль, вся злость, вся горечь этого кошмарного дня вырывается наружу, как буря, не поддающаяся контролю.
Свободной рукой я начинаю колотить его по груди. Удары слабые, почти символические, я просто пытаюсь выплеснуть хоть какую-то ярость, хоть какой-то протест. Мои маленькие кулачки не могут причинить реальный вред такому крепкому мужчине, как Костя, но мне не важно. Мне просто нужно выпустить этот гнев.
– Ты… ты… – задыхаясь от собственной злости, я пытаюсь выговорить слова, но они превращаются в бессвязные крики. – Как ты смеешь! Как ты смеешь приводить её в наш дом!
Костя легко перехватывает мою свободную руку, теперь удерживая обе, словно закрепляя своё преимущество. Его лицо искажается от раздражения, глаза сверкают холодом.