Катя посмотрела на окна своей квартиры. Точнее, не своей. Уже не своей.
Катя пришла домой однажды вечером и первым делом увидела на крючке чужую куртку. Синяя, пухлая, с ярко-розовым подкладом. Не Артёма. Не её. Катя посмотрела и ничего не сказала. Просто прошла мимо и закрылась в ванной.
Так всё и начиналось.
Раньше было иначе. Катя вставала в шесть, чтобы успеть к открытию поликлиники. Завтракала на кухне тихо, чтобы не разбудить Артёма. Он работал на складе, смены были разные, вставал позже. Она варила кашу, резала хлеб — строго по акции купленный, составляла список покупок на вечер. Её любимая часть утра — когда ещё темно, и кухня кажется единственным местом в городе, где кто-то бодрствует.
Катя не любила шум. Она любила предсказуемость. Всё должно быть на своих местах: полотенца, тарелки, пледы, даже пластиковые миски в шкафчиках.
Артём был мягкий. Всегда был таким. В школе его дразнили, и она защищала. Когда мама заболела, Катя взяла на себя всё: лекарства, очереди, справки. После смерти мамы — в тот год они оба будто провалились в вату — Катя сказала:
— Мы справимся. Главное — вместе.
Он кивнул. Но «вместе» почему-то значило, что она работает, готовит, платит. А он — просто живёт. Искал себя, «пробовал разные варианты», «думал о курсах», «временно подрабатывал». Это всё тянулось уже третий год.
Катя не жаловалась. Она просто жила.
Ольга появилась как-то буднично. Артём познакомился с ней у каких-то друзей. Сначала встречались у неё. Катя ничего не имела против. Но через пару недель Ольга стала «заскакивать». То у них «сломалась стиралка», то «сын заболел», то «на работе аврал — и к ним ехать далеко». Катя считала: ну ладно, временно.
Через месяц Катя вернулась домой и увидела, как Ольга переставляет баночки на кухне.
— Я просто не могу, когда соль рядом с мукой, — сказала она спокойно. — Мне неудобно.
Ольга лишь пожала плечами:
— Я просто привела её в порядок.
На следующий день исчезла миска, из которой Катя кормила уличного кота. Ещё через пару дней из морозилки пропал контейнер с Катиными голубцами — она их готовила на дежурства. Никто не объяснил, почему. Артём сказал:
— Наверное, случайно выкинули. Там же мало места.
Катя не умела ссориться. Она замыкалась. Становилась тише. Начинала стирать чаще, мыть полы по два раза в день, перекладывать вещи — будто в порядке был смысл.
У Артёма с Ольгой была своя жизнь. Он старался быть «мужиком» рядом с ней. Ходил, хлопая дверями. Кричал в коридоре по телефону. Раздражался, если Катя делала замечания. Говорил:
— Ну ты же взрослая. Ну и чего ты так зациклена на этих мелочах?
Он стал носить другую одежду — какую-то новую. Приносил пакеты с едой, которую Катя не покупала. В холодильнике появился острый кетчуп. Потом хлопья с шоколадом. Потом детский йогурт.
Однажды утром она вошла и увидела: на зеркале стоят четыре зубные щётки. Четыре. Одна — её. Вторая — Артёма. И ещё две — неизвестно чьи.
Это было как сигнал. Не спросили. Не обсудили. Просто поставили. Просто начали жить. А Катя — будто мешала.
На собрании в поликлинике главврач Светлана Викторовна спросила:
— Катя, с тобой всё нормально? Ты последнюю неделю будто в воду опушённая.
Но ей снились сны. Будто она — гость в чужом доме. Будто идёт по своей кухне, а там — чужие лица, чужие звуки, всё не так. И она всё время молчит. И никто не спрашивает её, что она думает.
