Однажды вечером она попыталась поговорить с братом.
— Тёма, это ненормально. Это мой дом. Я не против гостей, но они должны жить как гости, а не как хозяева.
— Катя, ну… Ты пойми. Мне с ней хорошо. Я с ней… ну как взрослый, что ли. И у неё ребёнок. Им тоже надо где-то жить. У тебя же сердце большое, я знаю. Ты добрая.
— Да при чем здесь доброта, — сказала она. — Речь про уважение. Она не уважает меня. А ты позволяешь.
Он отвернулся. Как всегда.
— Катя, это уже перебор, — сказал Артём, не поднимая головы от телефона.
Катя стояла у шкафа в коридоре, в руках — пакет с её вещами, вытащенными из нижнего ящика. Сложены кое-как, поверх брошен её халат. А в ящике теперь аккуратно разложены вещи Ольги.
— Это мои вещи, Тёма. Мои. Сколько можно?
— Ты же не носишь этот халат. Я не вижу проблемы, — голос у него был усталый. — Оля просто навела порядок. Чего ты так заводишься?
Катя бросила пакет на пол.
— Ты даже не спросил. Вы ничего не спрашиваете. Просто ставите меня перед фактом: теперь вот так. Я, по твоему, здесь кто? Квартирантка?
Из кухни вышла Ольга, вытирая руки о полотенце.
— Никто тебя не выгоняет, если ты про это, — сказала она спокойно. — Но ты, видимо, не хочешь понимать, что жизнь идёт вперёд. Вы тут теперь не вдвоём, как раньше.
— Я поняла, — Катя резко повернулась к ней. — Я поняла, когда ты выкинула мои чашки.
— Они были с трещинами, — пожала плечами Ольга. — Опасно пить из таких. Я просто подумала, что пора обновить кухню.
Катя засмеялась. Звук вышел жёсткий, короткий.
— Обновить кухню? А может, ты мне сразу напишешь список — что выкинуть, а что оставить?
Ольга посмотрела на Артёма.
— Ты будешь с ней разговаривать или опять делать вид, что ничего не происходит?
Артём поднял глаза, вдохнул и тихо сказал:
— Катя, может, ты правда пока где-нибудь поживёшь? Мы… просто сейчас все на нервах. А ты вроде как только больше раздуваешь.
Катя будто окаменела. Несколько секунд тишины.
— А ты, Тёма, вообще осознаёшь, что говоришь? «Пока где-нибудь поживёшь»? У меня есть своя квартира. Ты в ней жил, потому что ты мой младший брат. А теперь ты меня выгоняешь?
— Ну давай без пафоса, — вздохнул он. — Это всё мелочи. Ты всегда всё раздуваешь. Всё как-то… не по-людски.
— По-людски? — Катя шагнула ближе. — По-людски — это спрашивать. По-людски — это уважать. А вы просто захватили всё. Я в своей комнате как гость. Вы даже бельё развешиваете у меня.
— Хватит уже, — тихо сказала Ольга. — Мы с тобой не подружимся. Ты это поняла, я — тоже. Дальше — выбор за тобой. Хочешь жить в постоянном конфликте — живи. Но только не удивляйся, если однажды тебя вообще никто не будет спрашивать.
Катя вдруг вспомнила — буквально вспышкой — как она держала руку мамы в больничной палате. Как шептала, что будет рядом с Тёмой, всегда. Как обещала, что не даст ему упасть. Тогда ей было двадцать пять. Артёму — двадцать один.
Он так вырос. И стал чужим.
В ту ночь она долго не спала. Просто лежала и смотрела в потолок. Слышала, как где-то в соседней комнате включали и выключали свет, как ребенок кашлял, как Артём говорил вполголоса: «Да ладно тебе, она не навсегда…»
И тогда пришло решение. Спокойное. Странно ясное.
Она уйдёт. Не из-за Ольги. Не из-за Артёма. Ради себя.
