— Хорошо, — Оля чуть сжала мои пальцы, что для неё было крайне нехарактерным жестом участия. — Я хочу, чтобы ты знала: в глубине души я всё равно горжусь тобой. Ты смогла достичь цели. А мы, получается, только подбрасывали тебе саркастические замечания. Может, они были нужны, чтобы ты злилась и копила ещё упорнее?
— Если так, то способ мотивации был, честно говоря, ужасным. Но пусть будет.
Оля встала и ушла, не обернувшись. Я почувствовала, как внутри меня медленно, но верно вырастает решимость отпустить прошлые обиды и начать новую жизнь.
Утром, когда я уезжала, никто меня не провожал, кроме мамы. Она тихо подошла, обняла меня, будто прощалась надолго.
— Дочка, я рада, что ты счастлива. Надеюсь, когда-нибудь мы все найдём способ примириться.
— Я тоже на это надеюсь, мама. Если захочешь — приезжай. Только ты.
— Хорошо, — мама кивнула и вытерла слёзы салфеткой. — Напиши мне, как доберёшься.
Я закрыла дверцу такси, и, вздохнув, поехала к вокзалу. Села в скорый поезд, который чуть больше чем за сутки должен был доставить меня на южные просторы. Не успела я устроиться в купе, как раздался звонок: это тётя Ира. Я на миг задумалась, стоит ли отвечать, но решила всё-таки взять трубку.
— Ну что ж, поздравляю. Пусть у тебя всё будет прекрасно… — в голосе тёти Иры звучала обида и напряжение. — Только знаешь, не забывай, что семья — это не временное явление.
— Я не забываю. Просто у каждого есть свой предел, тётя Ира.
— А если вдруг тебе понадобится что-то? Неужели ты даже за помощью не обратишься?
— Я справлялась сама столько лет, справлюсь и дальше.
— Ну и ладно, — отрезала она и повесила трубку.
Я положила телефон обратно в карман и прислонилась к окошку. Меня вдруг захлестнула буря чувств — грусть, освобождение, злость, облегчение, все разом. Но одна эмоция всё-таки победила: спокойная уверенность, что я сделала то, о чём мечтала.
Уже через неделю я наслаждалась рассветами у моря. Дом встретил меня свежим ремонтом и простотой: несколько комнат, узкая кухня, но с большим окном, откуда видно берег. Террасу уже пристроили, так что я сразу поставила там кресла, повесила светлые занавески, разбросала подушки. По вечерам слышала лёгкий плеск волн. Казалось, мир наконец обрёл смысл.
Через три дня позвонила мама:
— Дочка, у тебя всё хорошо? Как тебе там?
— Всё отлично, мама, — улыбнулась я, хотя она не могла меня видеть. — Я купила мелкие вещи для дома, уже работаю удалённо. Вчера вечером сидела на берегу, просто смотрела на воду. Я счастлива, понимаешь?
— Понимаю, — мама была рада слышать моё спокойствие. — Я поговорила с дядей Мишей. Он до сих пор ворчит, что ты их отшила. Говорит, что тебе морская жизнь в голову стукнула, и ты от них отвернулась.
— Мама, они привыкли строить свою жизнь на показухе. Я — на внутренних ощущениях. У каждого своя правда. Я не жду от них понимания. Если захотят, пусть придут к этому сами.
— Всё так, — мама замолчала на мгновение. — А я, может, через месяц приеду, если ты не против. Хотела посмотреть, как ты там устроилась.
— Конечно, я буду только рада. Приезжай, когда сможешь.
Мы попрощались. Я вышла на террасу и несколько минут сидела, рассматривая гладь моря. В этот момент я осознала, что не испытываю никакой тревоги. Мне не важно было, что родственники в обиде. Я знала, почему так сделала, и чувствовала: я поступила правильно. Возможно, когда-нибудь всё изменится, и мы найдём общий язык, но это произойдёт уже на новых условиях. На моих условиях.
По мере того как волны мерно накатывали на берег, я думала о том, что жизнь порой складывается иначе, чем принято ожидать. Семья, родные люди — они могут быть источником поддержки, но иногда они становятся причиной постоянного прессинга. И тогда приходится выбирать между сохранением отживших шаблонов и строительством своей личной свободы.
Спустя неделю я получила от сестры Оли короткое сообщение: «Надеюсь, у тебя всё хорошо. Береги себя. Прости, если сможешь». Я улыбнулась и выключила экран. Какое-то движение внутри моей души подсказало, что, может быть, это и есть начало нового витка наших отношений — уже без высокомерных шуток и бесконечных сравнений.
