— Я съезжаю. Мне нужен покой. И квартира без запаха чужих духов и чужой воли.
Она вышла из кухни, медленно, как будто боялась, что если дернется — рухнет. Сергей пошёл за ней.
— Настя… Ну, подожди. Мы же не так договаривались. Я думал… — Ты думал, что я потерплю, — перебила она. — А я думала, что ты мужчина.
В прихожей скрипнул пол. Галина Петровна стояла в дверях и смотрела с таким выражением, будто Настя только что вылила святую воду на её любимый хрустальный сервиз.
— Ты с ума сошла, Настя? Сама влезешь в ипотеку? В твоём возрасте?
Анастасия накинула куртку и повернулась. В её взгляде не было ни злости, ни страха. Только усталость и решимость.
— Лучше платить за своё, чем вечно слышать, что ты гость. Даже если за это придётся платить всю жизнь.
Она хлопнула дверью. А за ней, на кухне, осталось два человека, которые вдруг поняли — всё уже началось. Только никто не знает, где оно закончится.
— Ну, и куда ты теперь? — Сергей стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу. На нём была та самая чёрная куртка, которую Настя ненавидела: потертая, с оторванным замком, вечно пахнущая дымом и вокзалом.
— В люди, — отозвалась она, перетаскивая чемодан с трещиной через ступеньку подъезда. — К Ире. Пока найду, что снимать. Потом — ипотека. Уже одобрили, помнишь?
Сергей ссутулился. Он не был плохим — просто всегда медлил. В споре между прошлым и будущим он неизменно выбирал… поспать.
— Настя, ну может, ты поторопилась?.. Мама сейчас остынет… — Он говорил шёпотом, будто боялся, что Галина Петровна, сидящая у окна на втором этаже, его услышит и выпрыгнет с портретом Ленина в руках.
— Остынет? — Анастасия засмеялась так резко, что прохожий обернулся. — У неё температура всегда — 100 по Фаренгейту, особенно когда счётчики проверять надо.
Она махнула рукой и пошла к остановке. Сумка неудобно била по ноге, коленки ныли. На душе было тошно. Как будто вырвала себе кусок жизни — и теперь носит в сумке с тапками и зарядкой от телефона.
— Вот, держи ключи. У меня комната свободная, сын в Питер уехал. — Ирина, её коллега с завода, встретила Настю с пластиковым пакетом в руке и суровой добротой на лице.
— Спасибо, Ириш. Я, правда, только на время. Пока с квартирой решу.
— Сама через это проходила. С мамашей бывшего — пять лет под одной крышей. Ты хоть не била её?
— Мысленно — по три раза в день. Иногда лопатой. — Настя присела на диван и с наслаждением сняла ботинки.
— Это нормально. Ты что думаешь, они все святые? Моя бывшая свекровь однажды мне в чай укроп насыпала — мол, чтобы «грудь не болела». А потом оказалось — у неё давняя подруга в травматологии, и она хотела туда меня пристроить. Через перелом, так сказать.
Они засмеялись. Смех был резкий, вымученный, но уже не безысходный.
