На заводе, как на фронте. Конвейер гудел, как старый холодильник, начальство бегало с глазами выжатых лимонов, а в столовой снова дали гречку с привкусом алюминия.
— Слышь, Настя, — подошёл Валера с пятого цеха. — А ты чего без Серёги нынче? — Развелась. Ну, почти. — Она не подняла глаз. — Да ну? — Валера почесал в затылке. — А квартиру-то кому? — Чего? — Ну, он же с матерью там? А ты — куда?
— Мне одобрили ипотеку. На студию. За МКАДом, правда.
— Это ж почти Беларусь. С ума сошла? Ты же одна. Возраст. Здоровье.
— Спасибо, Валера. Прямо будто в поликлинике побывала. — Да я ж не со зла… — смущённо буркнул он.
Настя пошла прочь. Студия за МКАДом — это не Беларусь. Это шанс. Глупый, рискованный, с процентами, но шанс. И главное — без маминых портретов, одеял с розами и разговоров про давление.
Через три недели она стояла в бетонной коробке. Её квартира. Квартира. Без дверей, с облезлыми стенами, плесенью в углу и запахом, будто кто-то умер прямо на полу, но — её.
— Ну что, хозяйка, — сказал прораб, мужик с лицом кавказского Суворова. — Начнём?
— Начнём, — выдохнула она. — Только без липнины, зеркал на потолке и китайской плитки. И никаких тёщ в шкафу.
И тут — звонок. Сергей.
— Привет, Настя. Я… Мама сломала руку. Упала на лестнице. Говорит, ты её «выбросила», и теперь всё — твоя вина. — А что — лестница была моей? Или я её толкнула? — Настя взялась за край подоконника, ногти впились в бетон. — Она… Психует. А я… Я не знаю. Я один тут. Всё сыпется. Я подумал… — Сергей, я счастлива, что ты подумал. Теперь, может, и починишь кран.
— Настя… Вернись. Нам плохо без тебя.
— Нам — это кому? Тебе или ей?
— Мне… — он вздохнул. — И ей. Ну… Я сам не знаю.
И в этот момент дверь в подъезд с грохотом отворилась. Прораб держал в руках коробку с инструментами и что-то жевал.
— Начнём, — сказала она в трубку. — Сергей, я занята. У меня ремонт.
Поздно вечером, перемазанная в краске и уставшая, Настя села на подоконник. За окном мигали окна чужих квартир. В одной — ссорились, в другой — ужинали, в третьей — просто сидели в тишине.
Она достала телефон. Одно сообщение от Сергея: «Я всё равно жду. Прости.»
И ещё одно — от Галины Петровны. Фото руки в гипсе и подпись: «Спасибо, родная. Теперь ты точно довольна?»
— Да чтоб тебя, — выдохнула Настя. И почему отстаивать своё право на свободу приходится с такой дракой?
Она выключила телефон. И легла на пол. Холодный бетон был приятнее чужого присутствия.
— Да что вы от меня все хотите?! — голос Насти сорвался. Она стояла посреди новой, почти доделанной квартиры. Голая лампочка качалась под потолком, будто ей тоже было страшно. На кухне гремела старая электроплита, которую она еле дотащила с барахолки — тяжелая, как семейные упрёки.
Прораб ушёл час назад. Оставил записку на коробке с цементом: «Уже лучше, чем у тёщи. Звоните, если обои оживут.»
Анастасия стояла, прижав телефон к уху, и слушала, как Галина Петровна рыдает.
