— Женя, тебе тридцать девять. Ты когда собрался отделяться от маминой груди? Или ты из тех, кто в старости под одеялом спит между двумя женщинами: одной, которая его родила, и другой, которая пожалеет?
— Я просто хочу, чтобы все были в мире…
— Мир закончился, когда она сунула свой халат на мою вешалку! — взвизгнула Анастасия.
— Я вешалку ей не трогала! — прокричала из кухни Галина Петровна. — Это вообще, по-моему, моя старая, Женька, посмотри!
Анастасия стояла посреди комнаты, сжав кулаки.
— Хорошо. Одна ночь. И завтра — вы уходите.
— Поглядим, — усмехнулась Галина Петровна. — А если меня давление прихватит? Выгоните? Угу. Потом внукам расскажете.
— Ага! Вот и поговорили, — кивнула свекровь. — Это многое объясняет.
Вечером, когда муж уснул (в обнимку с телефоном и «расстроенным желудком»), Анастасия молча смотрела в потолок. У неё внутри что-то щёлкнуло. Не больно. Но как-то окончательно.
На кухне капала вода. В комнате храпела свекровь. А в голове пульсировало только одно:
«Она останется. А я — нет.»
Анастасия проснулась от запаха жареного. Причём не «вкусного жареного», а такого, который пахнет вторжением. Пахло луком, старым подсолнечным маслом и, прости Господи, властью.
Она вышла на кухню и увидела картину маслом (если бы она была склонна к живописи, но, слава Богу, не была).
У плиты стояла Галина Петровна в ночной сорочке с бабочками и весело переворачивала котлеты. На её лице играла победная полуулыбка. На столе лежали аккуратно нарезанные кусочки хлеба, зелень и банка с огурцами, подписанная «КРЫЖАНКА 2012».
— Доброе утро, хозяюшка, — не оборачиваясь, проговорила она. — Я тут решила пораньше встать. Вам же работать сегодня, а дома всё не устроено. Ну вот я и взяла на себя…
— Вы бы ещё стены перекрасили, — спокойно ответила Анастасия, наливая себе кофе. — Цвет не ваш, наверное.
— Ой, вот не поверите! Как раз думала — жёлтенький бы сюда подошёл. Такой, знаете, тёплый. Как на кухне у моей сестры в Орле…
— Галина Петровна, — перебила Анастасия, — давайте так: я сегодня ухожу в офис. Возвращаюсь вечером. И надеюсь, к тому времени в квартире вас уже не будет.
— Ну-ну, — сказала та и прищурилась. — А Женя что скажет?
— Женя не хозяин этой квартиры.
— Женя — мой сын. Это выше любого «права собственности», как вы там всё любите под бумаги подводить.
Анастасия медленно поставила кружку. Посмотрела прямо в глаза этой женщине с голосом капитана подводной лодки.
— А вы знаете, почему у вас жилья больше нет? Потому что вы не умеете жить с людьми. Ни с мужем, ни с дочерью, ни с соседями. Даже собака от вас сбежала — вы в курсе?
— Не собака! А спаниель! И я её сама отдала, потому что у неё, в отличие от некоторых, был характер.
На этом месте в кухню зашёл Женя. В трениках. Мятый, лохматый и с выражением лица «я ещё посплю, ладно?».
— Девочки, ну что за утро с криками?
— Женя, — Анастасия сдержанно, но чётко. — Ты определился, с кем ты живёшь?
— В смысле? Я с тобой. Но мама же… ну… временно…
— Женя, — она подошла ближе. — Ты хочешь, чтобы я каждое утро просыпалась под запах «КРЫЖАНКИ 2012» и рассказы о том, как ты до школы под себя писал? Или ты хочешь, чтобы твоя мать жила с сестрой, как это и было последние двадцать лет?
