Тамара Павловна вскочила так резко, что Олег отступил на шаг. Глаза у неё налились злостью, даже вены на висках вздулись. Она схватилась за грудь.
— Ты ведьма, Марина. Я это всегда знала. С виду вроде как девка приличная, а душа — чёрная. Чёрная!
— Мама, не надо… — замялся Олег, но слова в него словно никто не вкладывал.
— Да молчи ты! — закричала Тамара Павловна. — Ты свою жизнь с этой стервой угробил. Она тебе детей не родила, квартиру себе оттяпала, а теперь и мать твою на порог не пускает!
Марина подошла к ней вплотную. Медленно, ровно. Как акула — к перепуганному пловцу.
— Вы сейчас сказали «не родила»? Повторите, пожалуйста. С выражением.
— Марин… — Олег шагнул между ними. — Не заводись. Всё не так…
— Нет, именно так, — прошипела Марина и, не удержавшись, грохнула ладонью по плечу мужа, отчего тот качнулся и врезался в косяк.
— Ты с ума сошла?! — заорал он. — Ты меня бьёшь?!
— А ты что делаешь, Олег? Это не ты меня ударил, когда притащил её в мой дом? Не ты — каждый день, каждый звонок, каждый упрёк? Ты думаешь, это меньше боли приносит?
Тамара Павловна всплеснула руками, но тут же села — театрально, с придыханием. Как будто падала в обморок.
— У меня сердце… ай… Господи…
— Хватит, — Марина резко пошла на кухню и вернулась с тонометром. Швырнула его на стол. — Давайте. Проверим. Давление. А то у меня от вас у самой — за двести.
— Ты сумасшедшая, — прошипела Тамара. — Ты вообще не женщина, а какое-то животное! Кто тебя воспитывал? Собаки?!
Марина молчала. Лицо у неё окаменело.
— Мама, прекрати, — Олег растерянно озирался. — Вы обе… Я не понимаю, как вы из этого выберетесь!
— А ты — не «выбирайся». Ты сиди. Как сидел все эти годы. У мамы на коленке.
Марина вдруг резко выпрямилась и пошла к шкафу в коридоре. Открыла дверцу, вытащила чемодан. Чужой.
— Ты что делаешь? — спросил Олег, вскакивая.
— Я — ничего. Ты собираешь свои вещи. И уходишь. Сегодня. Сейчас.
— Куда я пойду?! С мамой?!
— Ну не со мной же. Тут больше нет «мы». Есть я. И моя квартира. И моё право не жить с теми, кто называет меня ведьмой и бесплодной стервой.
Он стоял молча. Даже не плакал — просто глядел, как будто увидел её впервые. Настоящую. Не ту, что смеётся над сериалами, не ту, что в воскресенье делает сырники, не ту, что ждёт от него хоть что-то. А ту, что может встать и выгнать. Потому что иначе — она предаст саму себя.
— Марина, — сказал он наконец. — Ты действительно хочешь это закончить? Просто вот так? Из-за матери?
— Нет, Олег. Я хочу закончить это из-за тебя. Мать — просто симптом. Болезнь — ты.
Она пошла к входной двери и широко распахнула её.
— Прошу. Чемодан тебе помогу донести. Но только один. Второй пусть мама несёт.
— Я прокляну тебя, Марина! — завыла Тамара Павловна, вставая. — Ты будешь одна, несчастная, никому не нужная!
— Да пусть! — крикнула Марина и впервые за весь вечер рассмеялась. — Но зато — в своей квартире.
И они ушли. Не оглянулись. И это было самое красивое, что она видела за последнее время.
— Добрый день, у вас по записи?
— По записи. Марина Юрьевна Степанова. Развод.
Женщина в окошке районного ЗАГСа кивнула, даже не подняв глаз. Марина присела на пластиковый стул у стены, рядом кто-то возился с ребёнком, в углу пожилая пара спорила о коммуналке. Воздух был густой — смесь дешёвого освежителя и мрачного терпения.
