Маша уныло помешивала остывший кофе, не отрывая взгляда от окна. По дорожке к дому спешили соседи — кто на работу, кто по делам. Но Мария их словно не замечала. Мысли крутились вокруг мужа, который не явился ночевать и к утру тоже не объявился. «А может, — думала она с горькой усмешкой, — в этот раз он и правда не врал, что уходит навсегда?»
На подобные фокусы Федора она давно махнула рукой. Хотя поначалу, конечно, как заведённая бегала за ним. Пыталась выяснить, чем не угодила, замаливала грехи — даже те, которых за ней отродясь не водилось — и неизменно просила прощения с глазами, полными слёз. А он в ответ на любое её слово, которое приходилось ему не по нраву, демонстративно собирал чемодан.
— Всё, с меня хватит! — восклицал он, швыряя вещи. — Ухожу к матери! Сил моих больше нет!
И Маша, как преданная собачонка, бежала следом, умоляя вернуться, клялась исправиться. В чём именно нужно было исправляться, она, разумеется, понятия не имела. Но уже усвоила, что спрашивать об этом нельзя — от таких вопросов он выходил из себя, как чайник на сильном огне.
— Видишь, ты даже не понимаешь, что натворила! — кричал он, воздевая руки к потолку. — Как я могу жить с тобой, если ты слепа и глуха ко мне? Всё же лежит на поверхности! Эх, Маша-Маша…
Она смотрела во все глаза, но к собственному стыду видела только одно: муж ей достался с душком — темпераментный и истеричный, падкий на драму и склонный всё преувеличивать. А с ним в комплекте — такое же неординарное семейство. Постепенно чувство вины в ней притупилось, как нож о камень. Слишком уж часто уходил от неё Федя и столь же часто возвращался.
— Прощу тебя последний раз, — цедил он сквозь зубы. — Но учти, если ещё хоть раз… это будет последний раз, когда я ушёл.
У кого-то каждый поцелуй был как первый, а у Маши каждый уход мужа — как последний. И в один прекрасный день она, подобно Станиславскому, больше не смогла поверить в этот спектакль.
— Иди-иди, — сказала она, иронично приподняв бровь. — Один чёрт вернёшься. Не верю ни единому твоему слову.
И он уходил, ожидая, что жена, как обычно, бросится следом с мольбами о прощении. Жаловался матери и сестре, поглядывая на телефон в ожидании звонка. Но она больше не бежала за ним, жила себе дальше, стараясь не зацикливаться на очередной драме в постановке супруга. И вот ему стало не по себе — привык ведь, что жена первой идёт на примирение, а тут она уже неделю молчит и, похоже, даже не собирается забирать его домой.
Пришлось тащиться самому, понурив голову.
— Чего явился? — встретила его Маша в дверях, скрестив руки на груди.
Федя опешил. Такого приёма он не ожидал. Думал, она всплакнёт и если не попросит прощения, то хотя бы предложит забыть о случившемся. А она его даже на порог не пустила!
