— Тимур, давай построим башню? Самую высокую, до потолка, — говорила она, и сама начинала ставить кубик на кубик.
Иногда он искоса поглядывал на нее. Иногда даже протягивал руку и неуклюже толкал кубик, разрушая башню. Марина не ругалась. Она просто начинала заново.
Она читала ему вслух сказки, даже когда он, казалось, ее не слушал. Она тихонько напевала ему колыбельные, когда он начинал нервничать. Она стала его тенью. Терпеливой, молчаливой, любящей тенью.
Иногда отчаяние подкатывало к горлу. Вечером, возвращаясь домой, она жаловалась маме:
— Мам, это как биться головой о стену. Он живет в своем мире, и ему никто не нужен. Может, врачи правы? Может, я просто теряю время?
— А ты не жди ничего взамен, дочка, — мудро отвечала мама, наливая ей горячий чай. — Ты просто грей его своим теплом. Семечку в мерзлой земле тоже не сразу видно. Но она греется и потом прорастает.
Это случилось в один дождливый осенний день, почти через полгода. В группе было шумно, а Тимур, как обычно, сидел в своем углу. Марина устало опустилась на пол спиной к нему, чтобы собрать разбросанный конструктор.
Вдруг она почувствовала легкий тычок пальцем в спину. Потом еще один. Она замерла. И тут она услышала тихий, скрипучий, но абсолютно отчетливый шепот прямо у себя за ухом:
Марина боялась дышать. Боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть это чудо. Она медленно обернулась. Тимур смотрел прямо на нее. Осмысленно. Не в пустоту, не сквозь нее, а прямо ей в глаза.
Слезы хлынули из ее глаз, и она даже не пыталась их сдержать. Она притянула мальчика к себе и крепко-крепко обняла. Это были слезы счастья. Чистого, всепоглощающего, о котором она уже и забыла.
Когда вечером за Тимуром пришла его мама, молодая, измученная женщина, Марина вышла к ней навстречу.
— У нас сегодня… небольшой прогресс.
— Да какой там прогресс, Марина Владимировна, — устало махнула та рукой. — Опять ничего…
— Ма… ри… на, — вдруг тихо сказал Тимур, дергая мать за рукав и показывая на Марину.
Женщина замерла, а потом ее глаза расширились от неверия. Она опустилась на колени перед сыном.
— Что? Что ты сказал, сынок? Повтори!
— Ма…рина, — уже увереннее сказал мальчик.
Мать Тимура посмотрела на Марину, закрыла лицо руками и зарыдала — громко, счастливо, так, как плачут люди, которым вернули украденную надежду.
Случай с Тимуром стал прорывом. Вслед за ним заговорили и другие «молчуны». Девочка с аутизмом, которая раньше билась в истерике от любого прикосновения, однажды сама взяла Марину за руку, чтобы показать ей свой рисунок. Мальчик с ДЦП, которого привозили в коляске, под ее руководством сделал свои первые, неуверенные шаги вдоль стены.
Новость о «чудесном педагоге Марине Владимировне» разлетелась среди родителей центра со скоростью света. К ней стали обращаться с самыми сложными случаями.
Имя Марины передавали из уст в уста как последнюю надежду. И она помогала. Не волшебством — только безграничным терпением и любовью, которую она когда-то хотела подарить своему ребенку.
Среди родителей был один, который отличался от других. Андрей, отец-одиночка шестилетней Сони. Его жена умерла два года назад, и он один воспитывал дочку с серьезным нарушением речи.
Он никогда не жаловался и не выглядел отчаявшимся. Спокойный, сильный, с добрыми и очень уставшими глазами.
Папа всегда приходил за дочкой минута в минуту.
— Марина Владимировна, как у нас сегодня дела? — каждый вечер спрашивал он.
— Отлично, Андрей Викторович! Соня сегодня выучила два новых звука. Она такая старательная у вас.
— Это ваша заслуга, — он тепло улыбался, и от этой улыбки у Марины что-то екало внутри. — С тех пор, как вы с ней занимаетесь, она стала совсем другой. Более открытой, веселой.
Иногда он приносил ей кофе в бумажном стаканчике.
— Это вам. Чтобы силы не кончались, — говорил он просто, глядя ей прямо в глаза.
Однажды он задержался после того, как все разошлись.
— Марина Владимировна… я хотел спросить. Вы, наверное, очень устаете. Все эти дети, чужое горе… Как вы все это выдерживаете?
Марина посмотрела на него и впервые за долгое время позволила себе быть честной с кем-то:
— Наоборот. Они меня спасают.
Андрей долго молчал, а потом тихо сказал:
— Вы удивительный человек. Вы даже не представляете, насколько.
В тот вечер, возвращаясь домой, Марина впервые за много лет думала не о прошлом, не об Олеге, не о своем бесплодии. Она думала о спокойной улыбке и уставших, но очень добрых глазах.
Прошло три года. Из робкого помощника она превратилась в специалиста, к которому выстраивалась очередь.
Однажды вечером Марина решила поделиться с родителями своими планами.
— Мам, пап… Я хочу открыть свой центр, — сказала она за ужином.
