— Новые обстоятельства открылись, — сказал следователь, — у нас есть основания полагать, что гибель вашего мужа не была естественной… — Ваша честь, я прошу вас вынести справедливый приговор, — говорила я, — эта женщина лишила меня, моих детей и внуков опоры и защиты. Она заранее все продумала! Охмурила моего мужа, забеременела от него, обманом вынудила его подписать завещание, а потом просто отправила его на тот свет. Какая она наследница?!
В зале суда стояла такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как бьется мое собственное сердце. Оно колотилось, как пойманная в клетку птица. Но я держала себя в руках. Ради Бори. Ради него я выдержала эти месяцы допросов, косых взглядов и шепота за спиной. Я на минуту прервала свою речь. Голос мой предательски дрожал, но я заставила себя говорить твердо. Слова, выстраданные, выношенные в бессонные ночи, каждое из которых было пропитано горем и отчаянием, должны были донести правду до этих людей в строгих костюмах. — Сорок лет, — произнесла я, глядя на присяжных, — сорок лет я прожила с Борисом. Мы делили радости и горести, строили свой дом, растили детей. Он был моей опорой, моей любовью, моей жизнью. И вот, в один миг, все рухнуло. Его не стало. От руки… этой женщины, — я указала на фигуру в дальнем углу зала, — она отравила его, отняла у меня все. Она украла не только его жизнь, но и нашу общую жизнь, наши мечты, наше будущее. Мои слова, казалось, повисли в воздухе. Я видела, как некоторые присяжные переглядываются, как судья что-то записывает в своем блокноте. А она… Она смотрела на меня с каким-то странным, непонятным мне выражением на лице. Ни раскаяния, ни сожаления. Ни-че-го! Ее адвокат тут же вскочил с места, возмущенно заорал: — Протестую, ваша честь! Обвинения Ивановой беспочвенны и не подкреплены никакими доказательствами! Моя подзащитная, госпожа Светлана Петровна, была лишь деловым партнером покойного. Их связывали исключительно профессиональные, деловые отношения. — Деловые отношения, говорите? — перебила я, повернувшись к адвокату, — какие же это деловые отношения, когда она моложе моего мужа на тридцать лет? Какие деловые отношения, когда она круглосуточно вилась вокруг него, как змея? Какие деловые отношения, когда он начал тайком от меня переписывать на нее имущество? Наступила очередная пауза. Судья постучал молотком, призывая к порядку. Адвокат Светланы пытался возражать, но я не дала ему закончить. — Я знаю, что у меня нет прямых доказательств. Она все продумала, все подстроила. Но я знаю Бориса. Я знаю, каким он был. Он никогда бы не оставил меня, не бросил бы наших детей, не переписал бы все на какую-то молодую девицу. Он был слишком порядочным, слишком любящим. Его просто обманули, запутали, воспользовались его добротой. А потом угробили, чтобы замести следы. Я повернулась к Светлане, смотрела ей прямо в глаза. — Ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, я слепая? Я видела, как ты на него смотрела. Я видела, как он менялся. Он стал раздражительным, нервным, отстраненным, он начал врать. И все это началось после того, как ты появилась в его жизни! Светлана молчала. Ее лицо оставалось непроницаемым. Но я заметила, как дрогнули ее руки, как она нервно сжала их в замок. — Послушайте, — сказала я, обращаясь к присяжным, — я не прошу вас верить мне на слово. Я прошу вас посмотреть на факты, проанализировать их, сопоставить. Она была последней, кто его видел живым. Она была в его завещании. Она должна была получить все его деньги. Это разве ее вины не доказывает? Адвокат Светланы снова начал протестовать, но судья его прервал. Он позволил мне продолжить. Я говорила и говорила, изливая душу, вспоминая моменты нашей совместной жизни, рассказывая о Борисе, о том, каким он был замечательным человеком, как сильно его любили дети и внуки. Я говорила о том, как он мечтал о пенсии, о путешествиях, о тихих вечерах у камина с чашкой чая и любимой книгой. Всего этого у него отняли. У меня отняли. — Я не хочу мести, — произнесла я, — я хочу справедливости. Я хочу, чтобы эта женщина ответила за то, что она сделала. Я хочу, чтобы память моего мужа не была очернена. Я хочу, чтобы мои дети и внуки знали, что я сделала все возможное, чтобы добиться правды. После моей речи в зале снова воцарилась тишина. Только теперь она была другой. Она была напряженной, тягостной. Я чувствовала на себе взгляды присяжных, судьи, адвокатов. И, конечно же, взгляд Светланы. Судья объявил перерыв. Присяжные удалились в совещательную комнату. Я осталась сидеть на своем месте, не в силах пошевелиться. Ко мне подошли дети, обняли меня, поблагодарили за все, что я делаю. Но я не чувствовала облегчения. Я знала, что самое сложное еще впереди.
