В эту пятницу в квартире Тамары пахло свежими пирожками так, что даже стены, казалось, улыбались. Она с утра хлопотала — тесто сдобное, начинка яблочная, рецепт давно знакомый, но только у неё этот вкус — как детство в июльской деревне. Маленькая кухня, да угловой диванчик, покрытый стареньким пледом — всё как много лет подряд. Только дети уехали: сын в Питер, дочка вчера показывала по видеосвязи своего Мишу, невестку, крошку-внучку — жизнь у всех своя. А Тамара мысленно считала: вот, через три дня годовщина. Тридцать лет вместе… Какой праздник хотела устроить — наклеила на холодильник список блюд, представила, как муж вернётся с цветами, как сядут за ужин вдвоём. Улыбалась. Даже чуть обиделась на себя — ну что ты, взрослая женщина, а в душе всё ждёшь чуда?
День шёл к вечеру, когда в прихожей хлопнула дверь — муж, Владимир, в своей любимой синей рубашке. Почему-то вместо обычной усталости или рассеянной суеты во взгляде мелькнуло что-то тревожное.
— Тома… присядь, пожалуйста, — произнёс он негромко, не раздеваясь.
Тамара не спешила — вдруг сердце заколотилось. «Может, начальник опять придрался? Может, заболел кто?» Она села, привычно сложив руки на коленях, и внимательно посмотрела на мужа.
— Не знаю, как сказать… Не тяни, Володя, что случилось?
Он посмотрел в пол, вздохнул, будто набирался воздуха, — и выдал, быстро, не глядя ей в глаза:
— Я больше так не могу. Я полюбил другую женщину.
Пауза — звенящая. На кухне медленно остывали пирожки.
Тамара смотрела на него словно сквозь мутное стекло. Привычные слова — «перестань, это шутка, ты вымотался, вон, ложись, поспи» — не находили выхода. Звенело в ушах, сердце — будто нырнуло в ледяную воду.
— Когда… когда ты… решил? — прошептала она. Владимир развёл руками, буркнул что-то про «давно», и поспешно ушёл в спальню собирать вещи. В коридоре громыхнул чемодан.
Запах пирожков вдруг стал приторным. Тамара осталась стоять, не в силах ни плакать, ни закричать — будто её никто не спрашивал, будто забылось всё, ради чего она жила.
Её годовщина… Отныне будет чужим праздником.
В ту ночь Тамара почти не спала. Наверное, так плачут дети, потеряв мамино тепло: без звука, в подушку, чтобы стены не услышали. Но плакать у неё тоже не получалось — внутри было пусто. Она всё ждала: вот сейчас дверь щёлкнет, Владимир вернётся… Забыл, одумается, войдёт и скажет: дурак, прости.
Но тишина держалась цепко, как февральская стужа.
