— Я не хочу, чтобы ты плакала, бабуля! Я тебя люблю!
Галина Николаевна крепко прижала к себе внучку, чувствуя, как отпускает тяжесть, давившая на сердце все эти годы. Может быть, это и есть тот самый шанс — научиться любить по-настоящему, без условий и претензий?
Через месяц Оля переехала к отцу. Каждую пятницу Артем привозил ее к бабушке, а в субботу они все вместе ходили в парк, в кино или просто гуляли по городу. Вера звонила редко, но Оля постепенно привыкла к этому. У нее теперь была другая жизнь — с папой, который читал ей книжки перед сном, с бабушкой, которая больше не хмурилась и не говорила об усталости, с новыми друзьями в новой школе.
А Галина Николаевна… она наконец-то поняла, что любовь — это не бремя, а дар. И что иногда нужно отпустить, чтобы получить что-то более ценное взамен.
Однажды, укладывая Олю спать (она осталась у бабушки на все выходные), Галина Николаевна услышала тихий вопрос:
— Бабуль, а правда, что все хорошо заканчивается?
— Не все, малыш. Но у нас с тобой — точно хорошо. Потому что мы друг друга любим.
Оля улыбнулась и крепко обняла бабушку. За окном падал первый снег, укрывая город белым покрывалом. Начиналась новая история — история настоящей любви и принятия.
В тот вечер, сидя на кухне с чашкой чая, Галина Николаевна достала старый фотоальбом. На последней странице была новая фотография — они втроем в парке: она, Артем и Оля, смеющиеся, с мороженым в руках. Настоящая семья. Пусть не такая, как у всех, но их собственная, выстраданная и от этого еще более ценная.
«Надо же, — подумала она, — иногда приходится пройти через боль и обиду, чтобы понять простые истины.»
Весна принесла новые перемены. Маргарита Петровна при встрече уже не бросала косых взглядов, а искренне интересовалась успехами Оли в новой школе. Сама девочка расцвела — от прежней замкнутости не осталось и следа.
— Представляешь, бабуль, — щебетала она за ужином, — мы с папой делали робота на конкурс! Самого настоящего, с моторчиками! А еще я теперь в театральный кружок хожу.
Галина Николаевна слушала и не могла налюбоваться внучкой. Как же много они упустили за эти годы, пока она считала заботу о ребёнке тяжкой обязанностью.
Звонок от Веры раздался в конце мая. Она говорила сбивчиво, будто боялась, что ее прервут:
— Мам, я… я в город приехала. Можно увидеться? Только без Оли пока, ладно? Мне нужно тебе кое-что рассказать.
Они встретились в маленьком кафе на набережной. Вера осунулась, под глазами залегли тени. От её столичного лоска не осталось и следа.
— Я беременна, мам, — она крутила в руках чашку с остывшим кофе. — Четвертый месяц. И знаешь… я боюсь. Боюсь повторить всё заново.
Галина Николаевна молчала, разглядывая дочь. Столько невысказанной горечи накопилось между ними за эти годы.
— А отец кто? — наконец спросила она.
— Хороший человек. Любит меня. Хочет семью, детей… — Вера запнулась. — Я ведь только сейчас поняла, что с Артемом всё было неправильно с самого начала. Мы друг друга не любили, просто боялись одиночества.
— А Оля? Она тоже была «неправильной»?
— Нет! — Вера вскинула голову. — Просто я… я не была готова. Не умела любить. Может, если бы ты тогда…
— Не надо, — оборвала её Галина Николаевна. — Не пытайся переложить вину. Я тоже была неправа — думала, что жертвую собой, а на самом деле просто злилась на весь мир. И на тебя, и на Олю, и на себя.
За окном шумел весенний город. Молодые мамы катили коляски, влюбленные пары делали селфи на фоне цветущих яблонь.
— Что ты хочешь от меня? — спросила Галина Николаевна.
