Этим летом Оля очень хотела сделать мужу ко дню рождения сюрприз. Поразить воображение, так сказать. Юбилей как-никак, 55 лет человеку, а скоро еще и жемчужная свадьба намечается.
Трудно удивить супруга, с которым 30 лет не расставался. Все подарки подарены, все дети выращены, все тайны рассказаны, все кризисы пройдены, все мысли прочитаны.
Вот вы ухмыляетесь, а Оля вчера опять позвонила Василию аккурат в тот момент, когда он со смехом ответил:
– Подъезжаю, пять минут, и дома.
Оля тоже рассмеялась.
Муж с утра уехал помочь родственникам, и сильно для такого мероприятия задержался. Она обычно звонит, когда закончились все разумные запасы времени, пора беспокоиться. И всегда – всегда! – он уже почти приехал.
Это повторяется из раза в раз, Оля уже выучила: если нестерпимо хочется позвонить, муж точно скоро будет дома. В девяти случаях из десяти не звонит, ждет пять-семь минут – и вуаля, поворачивается ключ в замке. А иногда специально набирает номер, чтобы услышать фирменное «подъезжаю», которое муж говорит таким довольным голосом, словно снова убедился: связь работает, все хорошо, пи-пи-пи— прием. (продолжение в статье)
— Ну, вот мы и готовы ехать в гости к бабушке! — завязав на хвостиках по пышному розовому банту, Елена отступила на шаг с нежностью посмотрела на дочку.
Какая красавица! Просто маленькая принцесса! И платье выбрала Мариночке в тон глаз — тоже зелёное. Глаза… Да, пожалуй, это было сейчас главное, в чём она очень-очень была похожа на своего отца. Грусть царапнула сердце — если бы только он был жив, то всё сложилось бы совершенно иначе! Но через мгновение Елена мысленно одёрнула себя — не время раскисать, когда им предстоит такое важное дело!
А дело было действительно важным — её и дочку бабуля пригласила на юбилей. И такой шанс наладить отношения нельзя было упускать, потому что обыкновенно в последнее время, а точнее — в эти три года, минувшие со смерти Григория, Валентина Петровна не особо то жаловала приёмную ночь и не упускала ни единого шанса напомнить, как она бездарно, неправильно, невыгодно и вообще ошибочно распорядилась своей судьбой!
Ещё через пять минут со сборами совсем было покончено и мать с дочкой спустились с третьего этажа пятиэтажного дома и укрывшись вдвоем под большим зонтиком смешной расцветки — на нем были изображены аквариумные рыбки, поспешили под дождем к остановке.
Валентина Петровна жила в пригороде, в большом, добротном частном доме, построенном ещё её мужем — Борисом. Она овдовела много лет назад, вскоре после того, как в семью была взята девочка из детдома — Елена.
Дело было в том, что Борис всегда хотел семью большую, многодетную, но здоровье супруги преподносило один неприятный сюрприз за другим, в результате чего первенец — Света, стала поздним ребенком… И как выяснилось — единственным родным, потому что Валентина больше не могла родить. Тогда и приняли решение — брать малышей из детдомов, общим числом в планах до пяти человек! И начать решили с сестрёнки для Светика. А потом… В общем, внезапная гибель Бориса в автокатастрофе перечеркнула все планы и Валентина осталась без счастливой, спокойной семейной жизни… И с чужим ребёнком на руках!
Да, она никогда мужу этого не говорила, но лично она не была в восторге от идеи брать приёмных детей… Но во имя любви к нему готова была поступиться своими принципами. Теперь же… Естественно, пришлось оставить в семье Елену, которая уже была удочерена по всем правилам и успела прожить с ними целых два года!
Светлана была младше сестры на год и ей на момент того трагического события было семь. Поднимать двоих детей в одиночку было непросто, но… Не оставляли без помощи родственники, да и наследство муж оставил приличное, так что Валентина продолжила работать как и прежде — в отделе кадров одной фирмы на полставки.
О собственном детстве Елена не могла бы отозваться совсем дурно… Хотя бы потому, что она помнила детский дом — этот постоянный холод одиночества, глухое и бездонное одиночество маленького ребёнка, уже слишком, слишком хорошо понимающего, что вокруг — нет никого по-настоящему родного! И когда у неё появился шанс… Ох, что же тогда творилось с Еленой!
Малышка, ещё не зная, как ей будет житься в новой семье, уже думала, что она самая счастливая на свете! Она говорила «спасибо» людям, которые пришли за ней, должно быть, тысячу раз, чем немало, кстати, их смутила.
— За что ты благодаришь, крошка? — спросил ее Борис.
— Потому что вы мои мама и папа… У меня их никогда не было! — честно и пылко ответила Леночка. (продолжение в статье)
За окном моросил противный дождь, когда мы с Виктором подъехали к нотариальной конторе. Серое здание, серый день — такое ощущение, что сама природа предчувствовала, что сегодня всё пойдёт наперекосяк.
Я смотрела, как Виктор нервно барабанит пальцами по рулю, выключив двигатель.
— Ну что, идём? — спросил он, повернувшись ко мне. — Пора разобраться с этим наследством.
Я кивнула. Вроде ничего сложного — просто формальность. Отец умер три месяца назад, и вот, наконец-то документы готовы. Подписать — и можно спокойно жить дальше.
В приёмной пахло канцелярией и духами секретарши — молоденькой девочки с высоким хвостом и яркой помадой. Она мило улыбнулась:
— Нотариус вас ждёт. Проходите.
Кабинет оказался тесным, с высокими книжными шкафами. Нотариус Степан Аркадьевич, полноватый мужчина в очках с тонкой оправой, встал из-за стола.
— Анна Петровна, Виктор Сергеевич, рад вас видеть. Присаживайтесь. Документы уже готовы.
Сердце почему-то ёкнуло. У меня вдруг возникло дурацкое желание схватить Виктора за руку и выбежать отсюда. Но я взяла себя в руки и села в кресло. Виктор устроился рядом, немного подавшись вперёд — он всегда так делал, когда нервничал.
— Итак, — Степан Аркадьевич разложил перед нами бумаги, — завещание Петра Алексеевича Соколова, согласно которому дом по адресу... переходит в собственность дочери, Анны Петровны Соколовой, ныне Ковалёвой. Всё верно?
— Да, — кивнула я, чувствуя, как пересыхает во рту.
Виктор взял документы и начал их просматривать. Я видела, как его взгляд скользит по строчкам, замедляется, возвращается к началу. Его лицо сначала ничего не выражало, потом я заметила лёгкую морщинку между бровей, которая становилась всё глубже. Он перевернул страницу, потом ещё одну, снова вернулся к первой.
— Что-то не так? — спросила я, хотя прекрасно знала, в чём дело.
Виктор поднял на меня глаза, и меня как будто окатило холодной водой. Я никогда не видела у него такого взгляда — пустого и одновременно обжигающего.
— Это ошибка, — сказал он, обращаясь к нотариусу. Голос глухой, будто чужой. — Где моя доля? Здесь всё оформлено только на Анну.
У меня внутри всё оборвалось. Вот он, момент истины.
Нотариус откашлялся и снял очки, начал протирать их платочком — вечный жест человека, которому неловко.
— В завещании чётко указано, что дом полностью переходит к Анне Петровне. Таково было волеизъявление Петра Алексеевича.
Пауза. Тишина в кабинете стала густой, как кисель. Я физически чувствовала, как Виктор поворачивается ко мне, — медленно, будто в замедленной съёмке.
Два слова — а как удар под дых. В них столько всего: и обвинение, и недоверие, и боль, и гнев... Его глаза прожигали меня насквозь. Десять лет брака, а я никогда не видела в них такого выражения.
— Я... — начала я, но слова застряли в горле.
Конечно, знала. Папа сказал мне об этом ещё год назад, когда переписывал завещание. "Аня, этот дом — наш, родовой. Он должен принадлежать тебе и Павлуше, а не какому-то там второму мужу", — так он сказал. И я промолчала тогда, не стала спорить. Папа никогда особо не жаловал Виктора, хотя виду не подавал. Всегда держал дистанцию, всегда называл его "твой муж", а не по имени. И я... я позволяла этому продолжаться.
— Да, знала, — наконец выдавила я. — Папа так решил.
— И ты не подумала, что мне стоило бы знать? — в его словах звучала такая горечь, что у меня защипало в глазах.
— Я... я не думала, что это так важно, — солгала я. На самом деле я просто боялась этого разговора. Боялась его реакции. Боялась всего, что сейчас происходило.
Виктор хмыкнул и покачал головой.
— Десять лет, Анна. Десять лет я живу в этом доме. Чиню его, строю, плачу за него. А теперь оказывается, что я там... кто? Квартирант? Временный жилец?
Нотариус кашлянул, явно чувствуя себя неуютно.
— Может быть, вам стоит обсудить это дома? — предложил он. — Документы никуда не денутся, вы можете прийти на подписание позже.
— Нет уж, — отрезал Виктор, — давайте закончим с этим сейчас.
Он встал и отошёл к окну. За стёклами барабанил дождь, как будто подыгрывая настроению.
Руки дрожали, когда я брала ручку. Вот она, бумага, которая должна была принести спокойствие и уверенность, а принесла только боль. Я подписывала страницу за страницей, чувствуя, как с каждой подписью между нами вырастает стена. Высокая, неприступная стена из недоверия и обиды.
Когда всё было закончено, Виктор молча вышел из кабинета. Я поспешила за ним, пытаясь придумать, что сказать, как всё объяснить. В коридоре он остановился, всё так же не глядя на меня.
— Поехали домой, — сказал он безжизненным голосом. — Нам нужно поговорить.
И тут я поняла, что дальше будет только хуже. Гораздо хуже, чем я могла себе представить.
Дождь усилился к тому времени, как мы подъехали к дому. Виктор припарковал машину резче обычного. (продолжение в статье)