Двадцать лет Лилия ходила рядом с этим холодом.
Сначала — старалась заслужить. Потом — терпела. А потом — просто молчала.
Тамара Семёновна не скрывала: она ждала «другую». — Тебе бы поучиться у Алины, — говорила с кислой улыбкой. — И внешне, и по уму — не сравнить.
Алина, жена старшего брата мужа, была из разряда «идеальных»: высшее образование в столице, дорогая укладка, свои салоны ногтевого сервиса и квартира от бабушки в центре. Тамара с ней чуть ли не на «ты», пироги — каждый раз, подарки — только ей.
А Лилия была «та самая медсестра из районной больницы». С «плоскими пирогами» и «таким голосом, что уши вянут».
Муж Лилии, Максим, любил её. Но когда мать начинала свои «а вот у Паши жена…», он только цедил: — Мама, ну не начинай.
Он был миротворцем. А Лилия — тенью.
В этой квартире она будто бы присутствовала без права голоса.
Но однажды всё рухнуло. Идеальная Алина оказалась не такой уж идеальной. Максим услышал это от брата в гараже: — Пришёл домой, а она с каким-то хмырём на балконе кофе пьёт. И улыбается. Как будто я никто.
Семья треснула. Тамара Семёновна была в шоке. Неделю — ни звонков, ни визитов. А потом — резкая перемена.
Теперь пирогами одаривали Лилию. Теперь «Лилечка, ты дома, солнышко?» Теперь — улыбки на тон тональника.
Лилия не отвечала. Пряталась, как раньше. Только теперь — не от стыда, а от брезгливости.
А потом был вечер.
За столом — Максим, Лилия и Тамара Семёновна. Свекровь выложила карту на стол:
— Я всё переосмыслила… Серьёзно. Столько ошибок. Я же не вечная… Вот если что — вы же не бросите меня? Вы мои дети, вы у меня одни… ухаживать ведь кто-то должен…
Лилия медленно отложила ложку. И с какой-то ледяной ясностью произнесла:
— Вы, Тамара Семёновна, говорили двадцать лет, что я вам никто. Помните? А вот теперь — я вас услышала. У вас ведь есть Паша. И Алина. Пусть ухаживают. Вы же их любите.
Свекровь замерла.
Сначала лицо вытянулось. Потом начало дрожать. Она открыла рот — и не смогла ничего сказать.
Лилия встала, поправила стул, взглянула спокойно:
— У меня сейчас мама после операции. И бабушка в деревне, за которой я ухаживаю. На этом список заканчивается. Простите, но с вами — я закончила.
— Зачем так резко… — прохрипела Тамара.
— А как ещё? — Лилия посмотрела прямо. — По-другому вы не слышите.
Щелчок — кружка поставлена на стол. Максим опустил взгляд. Тамара сидела как выжатая тряпка.
Лилия развернулась и ушла.
Больше в этой квартире не было разговоров о «долге перед матерью».
Потому что тот, кто годами называл тебя ничем, в старости не должен ждать тепла.
