— Я тебя спросила: ты на что копишь, Анна? — с нажимом повторила Валентина Петровна, глядя на невестку так, будто та лично украла у неё пенсию и теперь гордо об этом докладывает.
Анна поставила чашку с кофе на стол и медленно выдохнула. С утра был прекрасный день. Солнышко, свежие круассаны, приличная скидка на Kia Rio, которую она высмотрела ещё месяц назад. И вот теперь перед ней, как ежевечерняя серая туча, сидела Валентина Петровна. Свекровь. Женщина с лицом вечной претензии и интонацией налогового инспектора перед обыском.
— На себя коплю. А что? — спокойно сказала Анна, но лицо выдавало раздражение.
— На себя? — Валентина Петровна прищурилась, откинулась на спинку стула, как прокурор в сериале. — Это ты называешь «на себя»? Машину хочешь? А тебе кто сказал, что в этой семье женщины на своих машинах ездят?
— Я сама себе это сказала, — отрезала Анна, поднимая брови. — А вы, Валентина Петровна, кажется, путаете семью с каким-то кружком имени Джозефа Сталина.
— А ты не путай самостоятельность с наглостью, — прошипела та, резко вставая. — Ты думаешь, я не вижу, как ты моего сына в свою сторону тянешь? С утра до вечера «мне, мне, мне». А он? Он тебе даже слова поперёк не скажет, потому что ты ему юбку на голову натянула.
— Вы вообще слышите себя? — в голос засмеялась Анна, и это её раздражение уже выливалось в откровенную насмешку. — Алексею тридцать семь лет. У него борода, ипотека и геморрой. Он взрослый мужик, а не золотой приз в шоу «Женись на маме».
— Так вот, послушай, — Валентина Петровна подошла ближе, облокотилась на стол. — У нас семейный долг. Алексей должен помочь мне сделать ремонт в моей квартире. У тебя деньги лежат. Ты их копишь. Отдай их. По-человечески прошу.
— А я по-человечески отказываю, — ответила Анна, отодвигаясь от её дыхания, которое пахло как у бабки с вокзала — табаком, мятными леденцами и судом по разделу имущества. — Эти деньги — мои. Я их копила. Не вы. Не Алексей. Не ваша любимая бухгалтерия.
— Ах ты, нахалка, — зло прошептала Валентина, и тут же в кухню зашёл Алексей.
— Что тут происходит? — спросил он и замер, глядя на обеих женщин, как ребёнок на родительское собрание, где его родители только что начали бить друг друга папками.
— Спроси у своей царицы, — фыркнула Валентина Петровна. — Она, видите ли, не хочет помогать семье. Деньги ей на «личную жизнь» нужны. Стыдно должно быть! Мы в 90-е всё на семью отдавали! А она — себе! Машину ей!
— Мам, ты серьёзно? — Алексей провёл рукой по лицу, как будто хотел стёреть этот диалог с лица реальности. — Мы с Аней вдвоём решили, что её мечта — машина. Я знал об этом с самого начала. И это нормально. Мы не обязаны финансировать твой капремонт. Мы взрослые люди.
— Ты не взрослый, ты подкаблучник, — выплюнула Валентина Петровна с презрением. — Я тебя растила, вела через жизнь, как могла. А ты теперь даже слова за мать не скажешь. Я у тебя прошу не на собаку, а на ремонт! Это квартира, которую ты унаследуешь!
— Вот именно! — вмешалась Анна. — Наследует. Потом. После. Пока что вы там живёте. А у нас своя жизнь, своё жильё и свои расходы.
— Так вот вы как? — закричала Валентина Петровна, и лицо у неё посерело. — Тогда не звони мне, когда у тебя заболит зуб или заберём тебя с ментовки, поняла?
