Она тихо оделась и вышла во двор. Земля была ещё холодной, пахло мокрой травой и свежей древесиной. Лена прошла по тропинке к калитке, вдохнула глубже. За соседским забором звякнула ведром Анна Михайловна — крепкая, сдержанная женщина лет шестидесяти, которая всегда появлялась рано.
— Лен, чайку не хочешь? Я только вскипятила.
Лена кивнула. Оказавшись на кухне у соседки, она вдруг почувствовала слабость: руки слегка дрожали, слова застревали в горле.
— Анна Михайловна, — выдохнула Лена, — вы ведь знаете, что у нас творится…
Анна Михайловна присела напротив, поставила перед Леной кружку, внимательно посмотрела в глаза.
— Я всё вижу, детка. Ты держись. Не отпускай. Не позволяй себя прогибать, иначе не остановятся. Закон у тебя на руках, и право — тоже. Спокойно, по закону, но жёстко. Защищай своё, Леночка.
Лена обхватила кружку ладонями, по щекам вдруг покатились слёзы. Она быстро смахнула их тыльной стороной руки, стараясь держать себя в руках.
— Спасибо вам, — тихо сказала Лена. — Вы, наверное, единственная, кто понимает.
Анна Михайловна только покачала головой и положила перед Леной булку с маслом.
Дома было всё ещё пусто. Лена собрала волосы в хвост, открыла окна, чтобы выпустить застоявшийся воздух. У ворот вдруг послышался звонок — тонкий, резкий. Она выглянула — у калитки стояла Марина, сестра Сергея, с хмурым лицом, нервно теребя ремень сумки.
— Лена, выйди, — позвала Марина, не дожидаясь ответа, — мне нужно поговорить.
Лена подошла ближе, прикрыла за собой калитку.
Марина сразу перешла на резкий, быстрый тон:
— Что ты творишь? Папа ночами не спит, мама места себе не находит. Игорь с ребёнком — не бандиты. Ты чего добиваешься? Чтобы он в суд пошёл? Это ведь он вам дал дом. Вы должны быть благодарны, а вы с Сергеем только портите отношения.
Лена спокойно посмотрела Марине в глаза:
— Мы благодарны. Но это не повод становиться мебелью. Никто не вправе так на нас давить. И не надо меня пугать.
Марина ещё что-то хотела добавить, но Лена развернулась и пошла в дом. Сердце колотилось, но внутри впервые за долгое время было ощущение правоты.
Вечером, когда все уже собрались на кухне, Игорь вдруг начал возмущаться — в ванной закончилась горячая вода.
— Что за условия тут у вас? Сами живёте как в бараке, а ещё выпендриваетесь! Я уезжаю, как только решу вопрос! Только вот не уверен, что это место — ваше по праву.
Сергей вышел из-за стола, взгляд его был твёрдым и спокойным:
— Всё, Игорь. Завтра вы с дочкой съезжаете. Я отвезу. Это решение.
Игорь сжал кулаки, посмотрел на Лену с упрёком, но промолчал. Девочка Марина тихо прижималась к нему, глаза у неё были испуганные и уставшие. В этот вечер никто больше не разговаривал за ужином.
Утром Пётр Сергеевич пришёл рано, стоял у ворот с рюкзаком и пустым взглядом, смотрел в сторону дома, будто ожидая, что кто-то подбежит, что его позовут. Но Лена стояла у окна и только наблюдала, как он задерживается, потом медленно заходит по дорожке.
Сергей вышел ему навстречу. Голос Петра Сергеевича был усталым и глухим:
— Я, конечно, не ожидал. Ты предал отца. С женой против родного отца.
Сергей посмотрел ему прямо в глаза:
— А я не думал, что отец — вот так. Сначала даёт, потом отбирает. Мы просто хотим жить спокойно. Мы ничего не просим. Просто живём.
Пётр долго молчал, опустил глаза, потом повернулся и ушёл, не оглядываясь.
День прошёл в непривычной тишине. Лена убиралась по дому, помогала Ване с уроками, стирала бельё. Дети спорили о чём-то незначительном, Полина рисовала на кухонном столе, Сергей мастерил новую полку в коридоре.
Игорь с дочкой собирали вещи, разговоров почти не было. Галина Павловна звонила, но Лена не брала трубку — не было сил снова объяснять.
Когда дом опустел, наступил вечер. Лена села за кухонный стол, склонилась над бумагами: копия дарственной, выписка из Росреестра, письмо юриста. Всё было на месте. Впервые за долгое время Лена почувствовала, что дышит полной грудью.
На следующий день позвонила Галина Павловна. Голос у неё был уставшим, но строгим:
— Ты довольна? Ты мужа от отца оторвала. Я не поддерживала Петра, но ты могла мягче. Род — это род. А ты вечно права одна.
Лена слушала, глядя в окно на чистое небо:
— Галина Павловна, я вас уважаю. Но я — не чья-то жертва. Я мать, жена и хозяйка в доме, который мне подарили. Я — в праве.
Галина Павловна тяжело вздохнула:
— Ну живите как знаете. Только помните: семья — не только бумажки.
Звонок оборвался, а Лена не почувствовала ни обиды, ни вины. Только спокойствие и чуть заметную усталость.
Через месяц Лена красила стены в кухне вместе с дочкой. Сергей вешал новую полку, Ваня помогал со шкуркой. В доме стояла тишина, за окнами шелестел тёплый ветер. Никто не звонил, не приходил, не требовал.
В какой-то момент Лена остановилась, провела ладонью по столешнице, посмотрела на окно, за которым шумел тёплый летний ветер. В доме было спокойно — впервые за много месяцев.
Запах свежей краски, голоса детей из соседней комнаты, ритмичные шаги Сергея по коридору. Всё стало на свои места.
Лена улыбнулась — теперь она знала точно: этот дом уже никто не сможет у них забрать. Не потому что так написано на бумаге, а потому что за него, за себя и за своих она сумела постоять. И это новое, тихое счастье оказалось куда крепче любых расписок.
