— Вот мы и приехали, — сказала она и тут же нахмурилась. — У вас тут душновато. И пахнет. Окна хоть проветривали?
— Здравствуй, Вера, — вмешался Виктор Петрович, улыбаясь, — мы постараемся вести себя тихо.
Андрей стоял за спиной Веры, улыбался так, будто случилось что-то хорошее.
— Я сказал, что всё готово, не волнуйтесь, — бросил он через плечо и пошёл забирать сумки. Вера взяла одну из авосек, ощутив, как пластиковый контейнер стукнулся о её ногу. Сдержалась.
В комнате, которую освободили для родителей, она убирала книги с полок, складывая их в коробки. Картонные коробки шуршали, стеллаж поскрипывал — будто откликался на её внутреннее напряжение, и она чувствовала, как скрипит внутри. Молчала.
Марина Аркадьевна прошла мимо, задержалась в дверях.
— Я посмотрела кухню. Плиту ты не отмыла. Там жир. А я как раз собиралась ужин приготовить. И окно открой — провоняло синтетикой.
Вера медленно выпрямилась, развернулась на месте.
— Это мой дом. И здесь действуют мои правила.
— Правила? — переспросила свекровь с иронией. — Это семейный вопрос, Вера. Семья — она не про правила.
— Угу, — тихо кивнула Вера и снова наклонилась к коробке.
Наутро она стояла у плиты, помешивая овсянку. Кашу варила на воде, с изюмом — как любил Миша. На кухне было тихо, только бурлило в кастрюле.
Вошёл Виктор Петрович. Причесан, в пижаме и жилете.
— Слушай, я тут подумал… Можно мы телевизор в спальне повесим? С Мариной любим с утра новости глянуть.
Вера не сразу повернулась. Овсянка прилипла к ложке, она отстукнула её о край кастрюли.
— В спальне? Это моя спальня. И я — против.
Он пожал плечами, словно речь шла о капризе.
— Ну ты и нервная. — В дверях появился Андрей, вернулся с магазина и снял куртку. — Поговори с ней, а? Мы ж ничего плохого.
Вера промолчала, достала из шкафа миску. Положила Мише кашу, как он любит — с маслом.
Спустя час она стояла на балконе. Октябрь, воздух прохладный, с улицы тянуло запахом дыма — где-то жгли листву или костёр. Она курила редко, но сейчас рука сама потянулась к пачке, хотя внутри — только одна сигарета осталась. За спиной щёлкнула ручка двери.
— Ты чего опять на взводе? — Андрей подошёл ближе, облокотился рядом. — Они же ненадолго. Что тебе трудно — пожить чуть-чуть иначе?
— Ты ничего не спросил, — Вера не смотрела на него. — Это не временно. Это — оккупация.
Он молчал, переводил взгляд с её лица на перила, потом снова на дверь.
— Ну поживут немного. Мишке бабушка не помешает.
Она докурила молча, придавила окурок к старой жестяной банке, стоявшей под ногами.
— Мне не бабушка мешает. Мне мешает то, что меня никто не спрашивает.
Андрей ничего не ответил. Только отвернулся и ушёл, не закрыв за собой дверь.
Вера осталась на балконе одна. Ветер шевелил край её свитера, жестяная банка стучала о плитку. Она задержалась ещё на минуту, будто надеялась, что он вернётся. Но дверь так и осталась приоткрытой.
В комнате Миша уже спал. Тишина в квартире казалась чужой. Вера вернулась на кухню, выключила свет и подошла к окну. Ей казалось, что воздух внутри плотнее, чем снаружи. Даже в собственной квартире она всё чаще ловила себя на ощущении — будто здесь никто не ждёт её слова.
