— Знаешь, она тебя однажды спасла. Ты в три года в прорубь провалился. Она нырнула, вытащила. А потом две недели в горячке лежала.
Он стоял, не зная, что сказать. Он этого не знал. Никто не говорил.
После похорон он долго не ехал домой. Сидел в машине, смотрел на двор, где играл когда-то ребёнком. На качели у дома. Там, где мать его ждала с окна, всегда в одинаковом халате. В груди стягивало.
Дома он сорвался на Катю:
— Отстань! Хватит капать на мозги!
— Ты от всех закрыт, — сказала она, глядя в упор. — Я не хочу, чтобы ты стал для детей чужим.
Он впервые не ответил. Только сел и уткнулся в ладони.
На следующий день он поехал в мамину квартиру. Дверь открылась легко, внутри было тихо и холодно. Запах старых книг, пыли и ромашкового чая. Он нашёл коробку: детские рисунки, пластилиновые поделки, открытки на 8 марта. На всех — надпись: «Для мамы». И даты. Она берегла каждый клочок.
Он сел на пол прямо у шкафа. Разбирал коробку по одной вещи. Фотографии — выцветшие, но аккуратно вложенные в файлы. На обороте: «Паша в садике. Паша с машинкой. Паша читает». Он вытер пальцем пыль с одной и долго держал её в руках.
Он привёз коробку домой. Дети обступили его с двух сторон, перебивая друг друга. Павел открывал крышку и комментировал:
— Это бабушка Анна. Она любила природу. Сажала цветы. Смотри — это я лепил ей в детстве.
Дети слушали, затаив дыхание. В его голосе появилась нежность, которой раньше не было.
— А это что? — спросил сын, держа в руках пожелтевшую бумажную птицу.
— Она учила меня делать такие. Только руками показывала, без слов. Мы сидели вместе за столом. Мне тогда лет пять было.
Через день дочка, потупив глаза, сказала:
— Пап, а можно я сегодня сама на кружок пойду? Я уже взрослая, а когда ты рядом, все оглядываются… неудобно как-то.
Павел замер. В её словах звенело что-то до боли знакомое. Он вспомнил, как однажды сам, краснея, отговаривал маму приходить на школьный утренник.
Он поехал к отцу. Без предупреждения. Тот открыл не сразу.
— Ты бросил её, — сказал Павел. — А она… Она всю жизнь вытаскивала меня. А ты даже на похороны не приехал.
Отец молчал. Павел развернулся и ушёл.
Он не хлопал дверью, не бросал слов — просто ушёл. Шёл по улице медленно, под холодным ветром. Пустой. Он не помнил, как оказался дома.
На следующий день Павел поехал с дочкой на кладбище. Они не разговаривали по дороге — в машине не звучало ни музыки, ни слов. Только шорох дождя по стеклу. Павел остановился у входа, вышел первым, открыл заднюю дверь, дождался, пока дочка аккуратно выберется, сжимая в руках свёрнутый лист бумаги.
