«Ты серьёзно сейчас?» — Катя стояла в проёме кухни, придерживая полотенце на плече.
Павел не ответил. Он сплюнул зубную пасту в раковину, шумно промыл рот и, бросив взгляд на вибрирующий телефон, всё-таки нажал на зелёную кнопку.
Женский голос — чужой, чёткий, почти деловой:
— Здравствуйте. Это отделение скорой помощи. Вы — Павел Сергеевич? У нас Анна Сергеевна… возможно, инфаркт.
— Я не знаю, что сказать… я сейчас очень занят. Мы давно не поддерживаем связь… — он говорил глухо. — Я позвоню отцу. Может, он поедет.
Он отключился и на мгновение просто стоял, уставившись в плитку. Потом вышел на кухню, как ни в чём не бывало.
Запах кофе вперемешку с детским шампунем, хлопки по полу босыми пятками. Дочка рылась под диваном, Катя ставила кружки на стол. Павел прокручивал в телефоне новости, будто ничего не произошло.
— Пап, смотри, дракон! — сын сунул перед ним разрисованную крышку от йогурта.
— Класс, — не глядя сказал Павел.
— Ты что-то хотел сказать? — Катя поставила перед ним кружку.
— Мать в больнице. Плохо ей.
Павел вскинул глаза. Раздражённо отпил кофе.
— Мы не общаемся сто лет. Она же с рождения глухая. Говорит… странно. С ней всегда тяжело было. Даже в детстве. Только проблем добавляла.
Катя ничего не сказала. Только отвернулась и открыла холодильник.
Он вспомнил — совсем ясно, с резкой болью. Школьный концерт. Он тогда прятал от неё приглашение. Она так радовалась, когда прочитала вслух: «Я приду, Пашенька…» — с трудом, каждое слово натужно. Он тогда испугался. Над ним уже смеялись в школе — говорили, что у него «не такая» мама, дразнили, передразнивали её речь. Стыдился и всячески старался, чтобы мать не приходила в школу. Сказал ей тогда, что концерт отменили. А в школе соврал, что мама заболела.
Щёлкнул ноутбук, он закрыл крышку.
— Почему она не может просто жить спокойно? Всё из прошлого тянется. Я уже взрослый, у меня семья, работа. А она… лицо её у меня перед глазами с детства. Это как стигма. Через неё проходить каждый раз? Хватит.
Катя повернулась. Говорила тихо:
— Ты несправедлив. Да, возможно, тебе было тяжело. Но она старалась. Она ведь мать, и она не виновата, что так вышло. Ты правда не чувствуешь вины?
Он отвернулся. Он не хотел говорить, как стыдился, когда одноклассники спрашивали: «Это твоя мать?»
Мелькнуло в памяти — её рука, цепляющаяся за его ладонь. А он выдёргивает, пятится. Оглядывается. Как будто заразный.
Отец взял трубку не сразу, ленивым голосом сказал:
— Мать в больнице. Врач звонил. Говорит — плохо, — спешно сказал Павел.
Отец помолчал. Потом сухо:
— Ты взрослый. Я своё отстрадал. Теперь ты решай. Я не приеду.
