— Мы всё равно поедем, слышишь? — Света резко убрала бумаги со стола, будто боялась, что они могут её остановить.
Полина подняла голову. Девочка сидела в пижаме, с фломастером в руке, и аккуратно дорисовывала хвост своей русалке. На кончике языка — след синей пасты.
— Правда? — тихо спросила она.
Света подошла, опустилась рядом. Взяла дочь за плечи, поцеловала в макушку.
— Поедем. Хоть на поезде, хоть с пересадками, хоть в самый дождь. Я тебе обещала — значит, будет море.
Три года без отпусков. Ни одной поездки, ни одного выходного по-настоящему. Всё время «надо подменить», «опять заболели», «ты же ответственная». Света работала, как могла — брала смены за двоих, оставалась, когда все шли домой. И верила, что это оценят.
Вчера её вызвали в кабинет и, не глядя в глаза, выдали бумагу. Сокращение. Место отдали новой девочке, той самой, что всё время хлопала ресницами и приносила начальству кофе с корицей.
Света вышла из кабинета и шла по коридору, как по воде — будто ног не чувствовала. Перед глазами всплывали утренние электрички, ночные смены, когда она шла домой по пустым улицам.
Вечером она сидела на кухне и смотрела, как дочь рисует — всё ту же русалку с ярким хвостом. Сколько раз Поля просила: «Мам, а можно этим летом — к морю?». И сколько раз Света отвечала: «Давай позже, доченька. Обязательно, но чуть позже».
Теперь это «позже» больше не имело смысла. Жизнь сама толкнула. Дала пинка. Отняла привычное, чтобы освободить дорогу.
Света сжала в пальцах ручку, посмотрела на чемодан, стоящий в углу, и встала.
Из окна тянуло сыростью. Серый двор, облупленные качели, капли стекают по стеклу. На столе — кредитный договор, расчёты, старый чемодан, который собирался по кусочкам — и физически, и морально. Света встала, сложила бумаги в папку, убрала в ящик. Внутри всё дрожало — не от страха, а от того, что наконец решилась.
На следующий день они стояли на вокзале. Толпа гудела: кто-то искал выход, кто-то тянул за собой чемоданы, кто-то, как и они, просто ждал. Света вглядывалась в электронное табло.
— Лазаревское, — прошептала она.
Полина крепко держала маму за руку. Из рюкзака у неё торчал хвостик — резиновый, яркий, от любимой русалки.
— Ты же сказала, мы увидим море, — тихо напомнила девочка, не отрывая глаз от табличек.
— Я помню, — Света кивнула, сглотнув. — Я тебе верю, — добавила Поля и сжала руку сильнее.
Вагон был душный. Соседка — женщина с огуречным лосьоном и настойчивым желанием поговорить — заснула под шорох колёс. Света смотрела в окно, не видя пейзажа. В голове — бесконечный список: страховка, номер, деньги, чемодан, паспорт, крем от солнца, сменные плавки. Но поверх всего звучал голос дочки: «Я тебе верю».
Номер в гостинице оказался больше, чем на фото. Потолок — с пятнами от старой влаги, на стене кондиционер гудел, как потерпевший. Полина прыгала на кровати, взвизгивая от счастья.
— Мам, тут даже подушки мягкие! — крикнула она.
Света скинула кроссовки, плюхнулась на вторую кровать и раскинула руки. Потолок мутно светился от лампы.
