— Давай, невестушка, по чуть-чуть за новую жизнь, – подмигнула Серафима Ивановна.
Лена опустила глаза и вытирая пальцем на столе,несуществующее пятно, тихо сказала:
— Спасибо Вам большое, Серафима Ивановна, за поддержку, за Ваше огромное сердце. Если Вы позволите, мы с детьми поживем в Вашей квартире, пока не закончится бракоразводный процесс, а потом поедем в деревню. Вы знаете, с тех пор, как моей бабушки — Авдотьи Макаровны не стало, дом остался только на мне. Сейчас там никто не живет, но если привести его в порядок, то жить вполне можно.
Свекровь молчала и с удивлением смотрела на невестку, а та продолжала:
— Переведу детей в деревенскую школу, будут учиться, а я устроюсь в фельдшерский пункт в деревне. В город — то не наездишься. Школа, кстати, там у нас очень хорошая. Новый корпус только два года назад построили. Председатель очень хороший попался, – женщина улыбнулась, подняла глаза и заметила с каким удивлением на нее смотрит свекровь.
— Что-то не так, Серафима Ивановна? – растерялась Елена.
— Все не так. Все — не так, милая, – четко выделяя каждое слово строго произнесла мать Юрия, — ты хочешь оставить меня одну в этих хоромах? Сама, значит, в деревню с детьми на вольные хлеба да на широкие просторы, а я здесь одна загибайся?
— Да Вы что? – невестка приложила обе руки в груди, – я же не в этом смысле. Просто, как же иначе? Я развожусь с Вашим сыном и не имею права оставаться здесь.
-– Почему это не имеешь? – повела плечом свекровь, – ты здесь прописана, дети — тоже, а вот Юрия я выпишу. Если такой умный, то шиш ему с маслом. Ишь ты, говорит: “ что суд присудит, то и буду выплачивать. Если суд решит, то и буду с детьми встречаться как положено”, ах, ты ж , – разозлилась Серафима Ивановна.
— Ну, а как же иначе, – вздохнула Лена, — все так делают. Знаете как у нас в деревне говорят: пока муж с женой живут, то дети отцу нужны, а если развелись, то мужчина — вольный ветер.
— Вот пусть этот вольный ветер и летит на вольные хлеба — к богачке своей, которая умеет зарабатывать, как он сказал, а мы и сами проживем, — уверенно произнесла Серафима Ивановна, – и я чтобы больше от тебя не слышала, что ты собираешься с детьми кочевать. Здесь ваш дом, здесь и живите.
— Как бы там ни было, Юра Ваш сын. Пройдет время, простите его. Может в его семье еще дети появятся, потом мы станем Вам только мешать. Лучше уж нам с Никитой и Ульяной сразу начать новую жизнь строить — отдельную, пусть даже и в деревне.
— Не сын он мне, — тихо прошептала свекровь.
— Ну, это Вы так, со злости говорите, а вот пройдет время…
— Нет, не со злости, – перебила невестку Серафима Ивановна, — Юрий, действительно, не мой родной сын. Я усыновила его в десятилетнем возрасте, когда вышла замуж за его отца. С папой Юры я разошлась, вернее, он меня бросил. И не только меня, а и сына, тоже. Вот мы с Юркой и остались жить в этой квартире, доставшейся мне от родителей в наследство.
Елена смотрела на свекровь, раскрыв рот. Она почти десять лет прожила в браке с Юрием в этом доме, но слышала об этом впервые. Да, женщина спрашивала у свекрови, почему нет фотографий Юрика в раннем детстве, а только примерно лет с десяти?
Но мать мужа сказала, что один из альбомов потерялся, когда делали капитальный ремонт в квартире:
— Сама не знаю как так произошло, наверное выбросили вместе с ненужным хламом. Собирали все в мешки, а альбом туда случайно попал, – с грустной улыбкой на лице сказала когда-то Серафима Ивановна.
Лена поверила, да и почему бы не поверить? Только теперь ей становилось многое понятно, в том числе и то, почему ее — безродную сироту так легко приняли в этом доме.
Своего будущего мужа — Григория Никифоровича Звягинцева, Серафима Лескова встретила, можно сказать, у дверей консерватории. Молодая 30-летняя преподавательница выходила из дверей музыкального учебного заведения и столкнулась с высоким плечистым мужчиной в рабочем комбинезоне.
Григорий работал в бригаде строителей, которая производила восстановление и реконструкцию фасада старинного здания. Все студентки были без ума от красавца — Григория. Серафима Ивановна слышала разговоры скрипачек и восхищенные охи да вздохи виолончелисток.
Фима и сама украдкой посматривала на этого красивого мужчину, но понимала, что шансов у нее никаких нет. Женщину нельзя было назвать красавицей или, хотя бы, симпатичной особой. До тридцати лет Серафима не пережила ни одного любовного приключения, да и предложение руки и сердца ей никто не сделал.
Подруга покойной матери — Анна Львовна говорила Серафиме прямо, что часики ее тикают и если замуж никто не берет, то нужно успеть, хотя бы, родить ребенка “для себя”, иначе так и останется старой девой.
Серафима краснела, категорически отвергала предложение тети Ани, но оставаясь наедине все больше задумывалась об этом. Все ее подруги и однокурсницы давно были замужем, воспитывали маленьких детей, а за Фимой никто даже не пытался ухаживать.
Выглядывая в одно из зала консерватории, Серафима неоднократно думала, что если бы и родить, то только от такого красава, которого она видит в окно. Это был строитель — Гриша Звягинцев. Однажды кто-то среди коллег сказал, что на днях рабочие закончат реставрацию и переедут на другой участок. Серафима решила, что это её шанс.
После работы она подкараулила рабочего в синем комбинезоне и выскочила из дверей здания именно тогда, когда он нем ведро фасадной краски. Молодые люди столкнулись и краска выплеснулась из ведра прямо на плащ женщины:
