— Ты серьёзно, Валера?! — Валентина даже нож из рук уронила, так ей в этот момент в душу будто кипятка плеснули. — Хочешь сказать, она к нам опять пожалует? Вот прямо сегодня? Прямо сюда?
Муж стоял в прихожей, с небритым лицом, в мятой рубашке, и, по всему видно, сам не рад был тому, что сказал. — Да ну чего ты так сразу? Мама просто заехать хотела. На пару дней.
— «Просто заехать» — как будто она соседка, а не человек, который на моём юбилее называл меня «прилипалой»! — Валя повернулась к нему резко, так что полотенце с плеча соскользнуло. — Забыл, да? А я помню, как она говорила, что я тебя «окрутила», что ты из-за меня с друзьями общаться перестал.
Валерий вздохнул, развёл руками, как школьник перед строгой учительницей. — Валь, ну перестань ты вспоминать старое. Она тогда вспылила, у неё язык без костей, ты ж знаешь. Ну, выпила немного…
— Да сколько можно всё этим оправдывать, а? — Валя повысила голос. — Всё у тебя «немного», всё у тебя «она не со зла». А мне потом жить с этим! Она, между прочим, полгода не звонила даже внучке. И тут вдруг — приехать захотела? С чего бы это?
Он молчал, опустив глаза. Похоже, и сам не понимал, зачем вообще поднял эту тему.
Валя, кипя, поставила тарелку на стол. — Вот скажи честно: ты хоть раз своей маме сказал, что она перегнула палку? Хоть раз заступился? Нет ведь! Ты только стоял, как мебель, когда она меня поливала на людях.
Валерий скривился, будто от зубной боли. — Ну ты же знаешь, с ней бесполезно спорить. Чем больше возражаешь, тем хуже делает. Я просто стараюсь не провоцировать.
— А я, значит, должна терпеть, да? — в голосе Вали зазвенел металл. — Терпеть её колкости, унижения, вот это всё. Да пошло оно!
Она в сердцах села на табуретку, вытерла руки о фартук. — Я тебе так скажу, Валера: пусть твоя мама сначала извинится. Нормально, по-человечески. А потом пусть приезжает.
Он смотрел на жену, как на бомбу, у которой вот-вот сработает детонатор. — Извинится? Ты представляешь себе это?
— Очень даже представляю. Стоит она, гордая вся, но говорит: «Валя, я была неправа». Вот тогда — пожалуйста, приходи, хоть живи у нас месяц.
Муж рассмеялся нервно, недоверчиво. — Ну ты загнула, конечно. Мама на колени? Да она скорее под поезд ляжет!
— Ну и пусть ложится куда хочет, — холодно бросила Валя. — Но двери этой квартиры для неё закрыты.
Повисла тишина. За окном лениво капал октябрьский дождь, по подоконнику стучали мокрые листья. Валя вытерла лоб ладонью, вдруг почувствовала усталость — такую, что хоть ложись и не вставай.
— Валь, — тихо начал Валерий, — ну ты пойми, она стареет, ей тяжело одной. Да и я не могу так — между вами, как дурак, бегать. Она ведь мать.
— Мать, мать, мать… — перебила она. — А я кто тебе тогда? Просто кухарка с твоей фамилией?
Валерий отвернулся, будто не слышал. — Я не знаю, как ты не можешь её простить. Всё же семья.
— Какая семья, если в ней нет уважения? — отрезала Валя. — Я её ни разу не унизила, а она меня постоянно гнобит. За что? Что я не бегаю у неё под носом с подносом?
Он пожал плечами, подошёл к холодильнику, открыл дверцу, будто ища там ответы. — Может, просто не воспринимает тебя как «свою». Ей надо время.
— Да прошло уже шесть лет, Валера! Шесть лет, ты слышишь? — Валя встала, руки тряслись. — За это время можно хоть верблюда приручить, а не то что невестку принять.
— Ну что я сделаю, Валь? Ты же знаешь, как она. Я не выбирал, какая она мать.
