Сидя на краю узкой кровати в комнате с запахом хлорки, смотрела в окно на тень дерева. Впервые подумала: а правда ли я стала обузой? Неужели просто «та, что есть за троих»?
Но утром что-то шевельнулось — тихий голос, которого давно не слышала: «А если они неправы?»
Заварила чай, как люблю, укуталась в плед, связанный своими руками, и набрала номер:
— Михаил Петрович, — голос слегка дрожал. Это был старый друг мужа, наш бывший адвокат. — Помните документы на дом?
— Помню всё до мелочей.
Через три дня сидела в его кабинете — те же пыльные книги, запах кожи и старой бумаги. Он достал папку, открыл передо мной.
— Должны были получить копию, — сказал он.
Там было всё: моё имя, адрес, подпись мужа. Дом, из которого меня просили уехать, был моим — полностью, законно, с 1994 года.
— Никому не говорила, — прошептала я.
Михаил Петрович мягко улыбнулся:
Он пришёл через неделю после диагноза, сказал, что не хочет, чтобы ты осталась без крыши.
Цитирую: «Она строила эту семью, не должна просить разрешения жить в собственном доме».
Слёзы подступили к горлу. Даже умирая, он думал обо мне — не сентиментально, а практично, юридически, защищая.
— Хочу продать, — сказала я твёрдо.
— Оформлю тихо, — кивнул Михаил Петрович.
— Чтобы узнали из письма, не от меня.
Той ночью вернулась в дом престарелых с пирожными для персонала и букетом для Нины Ивановны из соседней комнаты. Мы пили чай в тишине, а потом я снова открыла папку, перечитывая каждую строчку.
Муж подписал от любви. Я подпишу от ясности. И тогда они поймут — я не просто «та, что ест за троих».
Через полгода Михаил Петрович позвонил:
— Готово. Деньги поступили, дом официально принадлежит новым владельцам.
К воскресенью сын звонил не переставая. Наконец я ответила сообщением: «Сделка законна. Дом был мой. Просто забрала еду, которую когда-то оплачивала сама».
Потом позвонила Светлана:
— Ты злая старуха! Продала наш дом!
— Нет, — спокойно ответила я. — Мой дом. Вы просто жили там бесплатно, как когда-то я кормила вас обеих.
На следующий день звонил Алексей:
— Мам, мы потеряем всё… Нам некуда идти… Света плачет… Я облажался, должен был остановить её…
— Я ничего у вас не отбираю, — сказала я. — Возвращаю то, что вы думали, я забыла.
— Можно ли что-то исправить?
— Алёша, я всё отдавала, не считая. Но когда твоя жена открыла рот, а ты промолчал — что-то изменилось. Мне не нужны ваши деньги, даже извинения. Хочу просто тишину.
На деньги от продажи купила старое здание на окраине — четыре квартиры, облупившаяся краска, скрипучее крыльцо. Назвала «Дом Покоя». Под табличкой выгравировала: «Здесь никто не доказывает право на существование».
