Слова прозвучали резко, словно удар хлыста. Они упали на тишину нашего скромного ужина, как камень в спокойную воду, расходясь кругами по тарелкам с котлетами и переваренным горошком. Моя вилка замерла на полпути ко рту.
— Она ест за троих и палец о палец не ударит! Я ей не няня, пусть сама думает и убирается, пока я её не выгнала! — выкрикнула невестка Светлана.
Мой сын Алексей продолжал есть, не поднимая головы. Ни слова в мою защиту, ни возражения, даже взгляда в мою сторону. Его молчание кричало громче её выпада. Внук смотрел растерянно — слишком мал, чтобы понять всё, но достаточно взрослый, чтобы почувствовать тяжесть взрослого гнева.
Я молча проглотила кусок, аккуратно положила вилку рядом с тарелкой. Не заплакала, не стала оправдываться. Не напомнила, как артрит в руках мешает мыть полы, как боль в спине не даёт нагибаться. Не сказала, что готовлю, когда могу, складываю бельё, когда пальцы слушаются. Просто начала собирать посуду.
Позже я лежала в комнате, похожей на кладовку— узкая кровать, никакого шкафа, единственное окно слишком высоко. Потолочный вентилятор щёлкал на каждом обороте. Из гостиной доносился их смех, звон бокалов, телевизор.
Я не плакала, но что-то холодное поселилось в груди. Не от одного оскорбления — от многолетнего медленного стирания. Меня стирали давно, сегодня лишь обвели контур.
Вспоминала годы, когда муж болел — умирал медленно, мучительно. Я стирала его вещи, кормила с ложечки, держала дом на скотче и купонах из газет. Помнила Алёшу-мальчика — как работала в две смены в химчистке, покупая ему школьные принадлежности, как пришивала пуговицы к форме по ночам.
А теперь я стала лишним ртом.
Наутро я не ушла — слишком просто. Варила кофе, складывала бельё, чинила пуговицу на куртке внука. Но молчала.
Через два дня они уехали на выходные — «семейный отдых», меня не пригласили. Светлана что-то говорила про «необходимость побыть вдвоём». Алексей снова избегал моих глаз.
Тогда я собрала один чемодан, документы, чётки и записную книжку в кожаном переплёте. Не оставила записки — только ключи на кухонном столе рядом со сложенным полотенцем.
Добиралась автобусом через весь город. Дом престарелых был из дешёвых, но чистый, без запаха отчаяния. Дежурная дала анкету, не спрашивая причин. Я улыбалась, говорила что-то про «тишину и покой», но внутри была пустота.
